Коллекция. Караван историйРепортаж
Галина Сазонова: «Узнают меня прежде всего по «Молодежке»
«...Когда я снималась в этом сериале, моя приятельница из мира кино предупреждала: «Галя, вас возненавидят за эту роль!» Но ничего подобного не произошло. Меня любят, ко мне подходят, благодарят. Одна женщина как-то сказала: «Спасибо вам большое, вы показали такую материнскую любовь!»
Галина, вы как-то обмолвились, что у вас не очень актерский характер. Что имели в виду?
— Наверное, актер должен очень хотеть стать известным и стремиться играть как можно больше, главные роли. Не могу сказать, что я этого не хочу, но для меня жизнь всегда была шире, чем профессия. Может быть, это моя проблема, а может быть, и счастье. Не знаю.
— Зато наверняка знаете, зачем люди идут в актеры! Ведь вы не только востребованная актриса, но и педагог с многолетним стажем работы, профессор Щукинского театрального института. На собеседованиях, должно быть, спрашиваете абитуриентов: «Зачем вы тут?»
— Спрашиваю, и некоторые ребята признаются, что хотят сниматься, хотят славы. А другие отвечают, что им просто интересно попробовать себя в этой сфере, потому что они всегда кого-то изображали. Но большинство абитуриентов довольно смутно представляют, что их ждет в театральном вузе.
Помню одного мальчика из Калининграда. Он был очень вялым и невыразительным на занятиях по актерскому мастерству. Однажды мне это надоело, я его расшевелила как следует, и он вдруг так страстно сыграл этюд, что даже заплакал. А потом спросил растерянно:
— Галина Петровна, это что, всегда так надо?
— Да, деточка, образно говоря, вскрыл вену и, когда кровь полилась, пошел кормить ей зрителя. А как ты хотел? Актер должен тратить свои нервы, кровь.
Этот мальчик не доучился, ушел. С каждого курса всегда кто-то отсеивается. И далеко не все выпускники идут работать по профессии. Если на курсе таких набирается человек пять — десять, это считается очень хорошим результатом. Иногда сами студенты в процессе учебы приходят к выводу, что занимаются не своим делом, иногда ошибаются педагоги — выбирают не тех, кого надо.
— В вас они не сразу разглядели актерский талант. В театральный вы поступали два года и в первый год провалились?
— Из-за собственной лени, потому что толком не подготовилась. Собиралась-то я в медицинский институт.
— Вот отсюда поподробнее!
— Семья моя не была связана с искусством: папа работал водителем, мама бухгалтером. И я не мечтала об актерской карьере, не занималась в театральном кружке, не играла в школьных спектаклях. Правда, очень любила веселить ребят на уроках, из-за чего часто получала замечания за поведение. Одна учительница как-то съязвила: «И почему ты Сазонова? Тебе бы больше подошла фамилия Обезьянкина».
В конце восьмого класса случилась смешная история. Классный руководитель раздала нам анкеты «Кем вы хотите быть?». Я спросила:
— А что писать, если я не знаю?
— Нет, ты должна знать! Подумай, Галя!
Долго я не раздумывала и написала: «Хочу быть разведчицей или актрисой». После чего разразился скандал. Маму вызвали в школу, где заявили: «У вашей дочери нездоровые интересы». Она отнеслась к этому с юмором. А всерьез я задумалась о профессии в десятом классе и решила стать врачом.
В медицинском институте экзамены были в августе, в театральных вузах — намного раньше. Вскоре после выпускного вечера я пришла в школу сдать какую-то книжку и встретила одноклассницу Олю.
— Ты куда поступаешь? — спросила она.
— В медицинский. А ты?
— В театральный.
— Как интересно! Возьми меня с собой!
— Да пошли.
— А что надо сдавать?
— Басню, прозу, стихи.
Какие-то басни и стихи мы знали, потому что учили их по школьной программе. С прозой было сложнее. Узнав, что Оля выбрала отрывок из романа «Война и мир» «Наташа Ростова у окна», я решила взять похожий — «Наташа в гостях у дядюшки».
Сначала мы с Олей пришли к Щукинскому училищу и увидели огромную толпу. Очереди я не люблю и сразу сказала: «Я здесь стоять не буду, пойдем куда-нибудь еще!» Мы пошли в Щепкинское. Там все быстро проходило, заполнил анкету — и вперед. Из нас тут же сформировали десятку, посадили в зале. Олю вызвали первой. Она кое-как прочитала басню и стихи, после чего какой-то педагог в очках сказал: «Ладно, с этим все понятно. Что у вас еще? Наташа Ростова у окна? Давайте Наташу». И тут я открыла томик Льва Толстого и поднесла подруге. Педагог выпучил глаза:
— Как, вы не знаете отрывок наизусть?!
— Нет, — пролепетала Оля.
— А вы, девушка? Тоже не знаете?! Вон отсюда!
— Можно, мы завтра придем?
— Нет, через год!
Из Щепкинского нас выгнали с позором. На следующий день, чуть-чуть подучив «программу», мы потащились в ГИТИС. Там Оля отсеялась, а я осталась и чудесным образом дошла до конкурса к Андрею Александровичу Гончарову. Думаю, я была смешная, этим и подкупила приемную комиссию. Все смеялись, когда я читала басню и стихи. А когда через пень-колоду начинала читать Наташу, вспоминая текст, то слышала: «Ладно, переводим тебя на следующий тур. Только выучи отрывок».
Очнулась я на конкурсе и поняла, что сглупила. Со мной поступали замечательные ребята с необыкновенными программами, песнями под гитару, мне запомнились Антон Табаков и Люба Руденко. А у меня были только школьные стишки и басни и так и не выученная проза. В день конкурса Гончаров летел из Сочи в Москву и очень сильно опоздал. Мы ждали его с девяти утра до четырех часов дня. Из-за того что он опоздал и, видимо, очень устал, Андрей Александрович очень быстро слушал абитуриентов, почти сразу останавливал. Все говорили: «А у меня еще есть то-то и то-то. Послушайте!» Но он не реагировал. Со мной все было наоборот. Я вспомнила все басни, которые знала, все стихи. А Гончаров гнал: «Дальше, пожалуйста, дальше...» И в какой-то момент я остановилась и сказала:
— Все.
— Что значит все? У вас больше ничего нет?
— Нет.
Так я провалилась.
— Гончаров не гневался?
— Нет, но был очень удивлен. Он улыбался, слушая меня и глядя на меня, а теперь выглядел ужасно разочарованным.
В тот день я заявила родителям, что не буду поступать ни в какой медицинский, пойду в театральный.
— А они?
— Сказали, что я сошла с ума, и посоветовали одуматься. У моих родителей была тяжелая жизнь, и для меня они желали лучшей доли и какой-то серьезной профессии. Папа в 12 лет остался сиротой и попал в детский дом. Его отец погиб в 1941-м, а мама умерла вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Моя мама совсем девчонкой пережила ужасы нацистской оккупации и чудом осталась жива. Немцы чуть не сожгли в сарае всю ее семью. Один из маминых братьев родился инвалидом, потому что фашисты избили его мать, мою бабушку, на седьмом месяце беременности. Били ее ногами, тазами. А мою маму и другого ее брата они однажды чуть не закололи штыками, когда те спрятались в сене.
— Вы сказали «чуть не сожгли». Как же спаслась ваша семья?
— Немцы, получившие приказ сжечь русских, жили в нашем доме, бабушка их кормила. Им, видимо, нелегко было это сделать. В тот день они страшно напились и повалились спать, а утром в деревню пришли наши. Фашистов отвели за сарай и расстреляли. Народ хотел их растерзать, был готов зубами загрызть...
— Так вы послушались родителей?
— Формально послушалась, но в медицинском институте завалила экзамен и пролетела. После чего в течение года готовилась к поступлению в театральный и работала лаборантом в Институте медицинской генетики. Там я заинтересовалась опытами, которые проводили ученые, и принимала в них участие, проводила одну специфическую операцию на мышах. Получалось это, видимо, неплохо, потому что заведующий лабораторией предлагал мне поступить на биофак Уфимского университета. У него там были связи, он обещал, что меня обязательно возьмут. Но я пошла в театральный.
— Во второй раз поступать было легче, чем в первый?
— Ну как вам сказать... Сначала я пришла в Школу-студию МХАТ. Абитуриентов слушал Леонид Харитонов. Мне он сказал: «Вы, конечно, имеете право учиться, но девочки такого плана, как вы, у меня уже есть. Поэтому я ничего не могу вам гарантировать, идите в другие театральные институты». Я и пошла. В ГИТИСе пролетела, а в Щукинское как-то очень быстро поступила. Видимо, здесь мой дом. У каждого актера он свой.
В списке абитуриентов, принятых в вуз, моя фамилия стояла последней. Но училась я на отлично и окончила Щукинское с красным дипломом.
На третьем курсе меня пригласили в Театр имени Пушкина — на главную женскую роль в спектакле «Закон вечности» по роману Нодара Думбадзе. Я репетировала с Александром Шалвовичем Пороховщиковым, играла юношескую любовь его героя. Могла попасть и в Театр Вахтангова. Его худрук Евгений Рубенович Симонов ставил у нас на курсе дипломный спектакль и специально взял на меня и моего однокурсника Евгения Князева пьесу «Сенсация», с прицелом на то, что она будет идти у него в театре. Но сыграть в этих постановках мне не довелось, потому что на четвертом курсе я родила сына, и жизнь моя резко изменилась.
— Не жалели о том, что так получилось?
— Знаете, однажды, много лет спустя, меня пригласили на передачу «Хозяйка судьбы». Я сказала: «Послушайте, вы обратились не по адресу. Я себе совершенно не хозяйка, живу так, как ведет Господь. Наблюдая, как некоторые люди строят свою жизнь, думаю, что тоже много чего могла бы сделать в этом плане, но понимаю, что на все воля Божья». Тогда я чувствовала, что семья, ребенок важнее каких-то профессиональных успехов.
— Кто был вашим избранником? Где и как вы познакомились?
— Это произошло еще в школе. Эдуард пришел к нам в девятом классе, когда его школа закрылась на ремонт. И я навсегда запомнила, как он смотрел на меня на линейке 1 сентября. Возникший между нами взаимный интерес заметили ребята, и нас очень быстро стали воспринимать как пару. Если Эдик отсутствовал, меня спрашивали, где он. Я сердилась, ведь между нами ничего не было. Но когда Эдика поддразнивали, что я, дескать, его будущая жена, он в ответ только улыбался.
— Быть может, и сам так думал?
— Не знаю. После школы мы почти год не виделись. А потом Эдик позвал меня на день рождения, и после этого мы начали встречаться и больше не расставались. Он был со мной в Щукинском, когда зачитывали список принятых. Я просто умирала с каждым именем. Счастливчиков называли и называли, но меня среди них не было — как уже говорила, я была последней в списке, — и Эдик приобнял меня и взял за руку, чтобы успокоить. Поженились мы, когда я была уже глубоко беременной.
Беременность протекала не совсем обычно, и я долго не подозревала о своем положении. И слава богу. Я ведь была очень увлечена репетициями в театре и подготовкой дипломных спектаклей и, чего доброго, могла бы избавиться от ребенка.
Мы праздновали в Театре Вахтангова 23 октября 1981 года день рождения Щукинского. После выступления на сцене я вместе с однокурсниками отправилась на самый верхний ярус, где были наши места. Там было очень душно, и в какой-то момент я вдруг осела на пол и потеряла сознание. Паша Русланов вынес меня в коридор на руках. Обморок я себе объяснила переутомлением, потому что катастрофически не высыпалась и не отдыхала. Каждый день вставала в семь утра. Сначала ехала в институт, после занятий отправлялась репетировать в Театр Пушкина и домой возвращалась в двенадцать ночи.
К гинекологу я пришла только в январе и на голубом глазу стала рассказывать об огромной нагрузке, от которой, очевидно, случился гормональный сбой. «Хорошо, давайте вас посмотрим», — улыбнулась она. Посмотрела, подняла на меня во-о-от такие глаза и сказала: «Деточка, да вам надо рожать!»