Вальтер Скотт. Последний рыцарь
Неунывающий шотландец достал из ящика стола рукопись, пылившуюся там с рыболовными крючками и лесками. На первом листе стояло название: "Уэверли". Он начал его еще в 1805 году, но друзья посоветовали бросить это глупое дело - время романов давно прошло. Однако жизнь заставила Скотта отринуть сомнения. Он спешно дописал роман и не слишком-то веря в успех, выпустил его, даже не поставив подписи... А наутро проснулся самым знаменитым анонимом на свете.
Толкнув тяжелую дверь, он собирался шагнуть в дом и вдруг замер, растерянно глядя на ключ, лежавший на ладони.
Как же это вышло, что он — сэр Вальтер Скотт, баронет, пожалованный этим высоким титулом по личному повелению короля Георга IV, писатель, книгами которого зачитывается вся Европа, могущественный шериф графства Селкиркшир, перед которым трепещут браконьеры, беспомощно стоит на пороге семейного гнезда и не может спасти его от поругания?
Сильный сквозняк, наполнивший холл, остервенело гнал по полу клочья бумаги и разный сор. Какой-то хлам был свален у двери в бесформенную кучу... И собственная жизнь вдруг показалась сэру Вальтеру такой же уродливой и никчемной. Он с ужасом почувствовал, что из глаз вот-вот брызнут колючие злые слезы, а ведь он не плакал со времен далекого детства.
«Ну давай же, Уотти! Шевелись!» — младшие братья уже носились по выгону с другой стороны изгороди, а он, обливаясь слезами от досады, все елозил непослушными ногами по стертым кремнистым ступеням старого перелаза, пока старуха-нянька не обхватила его под мышки и не перетащила наконец через невысокую стенку. В его детские годы такими изгородями, сложенными из неотесанных камней, расчерчивали вдоль и поперек все шотландские поля. И перелазы через них были у местных мальчишек любимым местом для игр. Вот только Вальтер Скотт был мальчишкой не совсем обычным.
«Посмотрите-ка, мэм, да у него, похоже, ножка отнялась», — подняв из кроватки горевшего в жару малыша, няня кивнула на его правую ногу, плетью свисавшую из-под задравшейся рубашонки. Перехватив у нее сына из рук, миссис Скотт попыталась поставить ребенка. Тот в ответ болезненно скривился и захныкал, а вслед за ним заплакала и мать. Господи, неужели и этого младенца ей предстоит потерять?
Пятеро из девяти детей, рожденных супругой эдинбургского стряпчего мистера Скотта, уже покоились на кладбище. И вот теперь занемог младший, появившийся на свет в августе 1771 года. Рухнув на колени у кроватки сына, мать принялась истово молиться. К утру лихорадка унялась, но правая нога малыша все никак не хотела шевелиться.
Слова «полиомиелит» в XVIII веке не знали даже врачи, и супруги Скотт надеялись, что поразивший сына паралич со временем отступит. На семейном совете было решено отправить Вальтера для поправки здоровья на ферму Сэндиноу под Келсо, где жили его дедушка Роберт Скотт и тетушка Джэнет, сестра отца. Казалось, в этих райских местах среди кристального воздуха, изумрудных холмов и первозданных вересковых пустошей даже самые жестокие хвори должны исчезать без следа. Но увы... Родные перепробовали все: часами разминали больную ножку, мазали ее разными снадобьями, завернув малыша по пояс в овечью шкуру, заставляли Уотти ползать за дедушкиными часами, призывно качавшимися перед его носом на цепочке. Возили мальчика и в Келсо на электрические процедуры, и в Бат на воды. Однако Уотти так и остался хромым.
...Опомнившись, сэр Вальтер утер глаза рукавом сюртука. Не хватало еще, чтобы кто-то увидел его слезы. И так тошно от соболезнований, которыми его осыпают. Нет уж, сам жалеть себя он точно не станет. Стоит только начать, и не заметишь, как пойдешь ко дну. Если хочешь выплыть, встречай налетающий шквал, сцепив зубы. Эту истину он крепко усвоил с детства.
Ему вспомнились выгон за фермой деда и озадаченное лицо тетки, примчавшейся с огромным черным зонтом и пледом. Хватившись племянника в разгар чудовищной грозы, она обшарила весь дом, но нашла своего любимчика не в чулане, а на мокрой траве, по которой он катался, хохоча и встречая каждый новый всполох молнии или раскат грома радостным криком: «Еще, еще!» О том, что первые мгновения бури малыш, дрожавший всем телом, провел под кустом, похлопывая себя ладошками по бокам и приговаривая: «Ну давай же, Уотти! Шевелись!», ни тетушка и никто другой не узнали. И сегодня его слез тоже не увидит никто! Не медля, сэр Вальтер затворил за собой дверь и решительно сунул в скважину ключ.
К двенадцати годам Уотти превратился в выносливого, как пони, задиристого, как петух, и проворного, как дикий кот, подростка. И хотя его изуродованная нога по-прежнему касалась земли лишь кончиками пальцев, он научился орудовать ею так ловко, что мог плавать, ездить верхом и даже карабкаться по горным кручам не хуже других мальчишек, да и шалил не меньше их.
Все царапины и ссадины заживали на нем как на собаке. И даже кишечное кровотечение, случившееся в тринадцать лет, не смогло свести упрямого мальчишку в могилу, равно как и варварские методы, которыми его лечили. Скотт вынес и многочасовые воздушные ванны, во время которых часами лежал на морозе, и голодную диету, состоявшую из протертых овощей, и даже полное молчание, которое ему прописали и которое было особенно мучительным.
Держать язык на привязи Уотти совершенно не умел, постоянно осыпая окружающих то стихами, то рассказами собственного сочинения, в которых его наблюдательность, могучее воображение и истории из проглоченных без разбору книг каждый раз смешивались в новой пропорции. Для начала он снискал этими байками популярность у одноклассников, позже ими же компенсировал в глазах прекрасного пола полную неспособность к танцам.
Не желая ни в чем отставать от сверстников, в положенный срок даже обзавелся подружкой — хорошенькой дочкой лавочника из Келсо. Та устраивала ему тайные свидания в своей комнате, при каждом шорохе за дверью пряча Уотти в шкаф.
Одно было плохо: отцовское ремесло стряпчего решительно не шло бойкому мальчишке на ум. И хотя в пятнадцать он покорно стал учеником в конторе старшего Скотта, а вскоре отправился в Эдинбургский университет изучать право, все знали, что куда больше учебников по правоведению парень дорожит засаленной тетрадкой, в которую записывает собственные вирши, старинные шотландские баллады и песни, а нередко и воспоминания всяких чудны?х стариков, встреченных во время поездок по глубинке, куда его с поручениями отправлял родитель.
...Проверив, надежно ли заперта дверь, сэр Вальтер, спустившись с крыльца, заковылял к экипажу, ждавшему его на сыром мартовском ветру. Завтра слуга отвезет ключи от дома в Совет по опеке над имуществом несостоятельных должников. А спустя несколько недель его дом № 39 по Замковой улице, известный всему Эдинбургу, продадут с молотка. Вот так-то...
Этот дом Скотт купил в конце 1801 года. И до сих пор не забыл, как радостно ахнула Шарлотта, когда он распахнул перед нею двери, открытые тем самым ключом, что теперь оттягивал карман, как резво принялась карабкаться по лестнице старшая дочка Софи. А еще некоторое время спустя в доме зазвучал пронзительный крик долгожданного сына. Каким же всесильным казался себе Вальтер в те далекие счастливейшие дни!
В 1799-м исполнилась его мечта: он получил должность шерифа графства Селкиркшир, позволившую забыть о наскучившей адвокатуре. Жалованье невелико — триста фунтов в год, но и обязанности не слишком обременительны. Свободное же время полностью принадлежало ему. И Вальтер отлично знал, на что его потратит: еще со времен ученичества в отцовской конторе он страстно увлекся собиранием старинных шотландских баллад. Отправляясь в горы по служебной надобности, молодой стряпчий неизменно прихватывал бочонок бренди для будущих «респондентов» и бутыль чернил для себя. Ну а перья для письма всегда можно было выдрать из хвоста свежеподстреленной вороны или цапли. Покончив с делами, он сворачивал на какую-нибудь узкую тропку, ведшую к забытой богом деревеньке или дальнему пастбищу. Ночевал в хлеву, а то и под открытым небом, пил из ручьев, питался сухими лепешками, но не было случая, чтобы он возвратился домой без очередной исписанной тетрадки.
Разбирать и обрабатывать «улов» Вальтер подрядил разных чудаков от литературы, которые липли к нему как мухи к меду. Сын пастуха, лингвист-самоучка и полиглот Джон Лейден, самодеятельный поэт Джеймс Хогг, фермерский сын Уильям Ледлоу, ставший впоследствии секретарем Скотта... Всех их он приставил к делу, усадил редактировать, переписывать, вычитывать собранные тексты, оплачивая труд из своего кармана. Наконец в 1802—1803 годах один за другим в свет вышли три тома «Песен шотландской границы», мгновенно сделавших Скотту имя в литературных кругах. Принимая во внимание все опасности, пережитые им за десять лет подготовки издания, все труды и траты, шестьсот фунтов прибыли выглядели смехотворно, но автор был на верху блаженства. Теперь он твердо знал: дело, доставляющее удовольствие, может приносить еще и деньги.