Ольга Хохлова: "Я не стерва, я очень хо-ро-ша-я!"
Сижу гримируюсь. Вижу в зеркало, как входит САМ Михалков. От неожиданности с одним ненакрашенным глазом бросаюсь к нему, лепечу: "Я к вам на пробы, на соседку..." А он в ответ: "Иди сюда, моя миленькая..." Чувства захлестнули...
— Меня часто в соцсетях провоцируют: «Интересно, в жизни вы такая же стерва, как многие ваши героини?» Знаете, сколько я алкоголичек и курящих женщин сыграла — а в жизни вообще не пью и не курю. Так и со стервами. К примеру моя Аэлита Степановна — мама Веника в сериале «Папины дочки» — мучает сына гиперопекой, душит чрезмерным контролем — но она ведь любит его безумно! Это же прекрасное качество — любовь к собственному ребенку. В общем, моими стервами движут благие намерения. И потом, ведь нас, артистов, учат по Станиславскому: «Когда ты будешь играть доброго, — ищи, где он злой, а в злом ищи, где он добрый».
В детстве на мамин вопрос «Ты же хорошая девочка?» я всегда отвечала: «Очень!» Вот вам и ответ — я не стерва, я очень хо-ро-ша-я!
— И все-таки какие персонажи больше нравятся — положительные или отрицательные?
— Люблю играть всяких: злых, добрых, умных и не очень... Мне вообще нравится быть актрисой, «по сердцу» — так бы звучала эта фраза в Ангарске, где родилась. Стать артисткой мечтала с самого детства. Даже не так: я точно знала, что не стать артисткой просто НЕ МОГУ! Это желание было выше меня. Сердце замирало перед выключенным телевизором, когда на пустом темном экране видела свое отражение и принималась петь и танцевать. Представляла, будто меня там показывают. И ведь сбылось: теперь реально показывают по телевизору!
Но путь к мечте оказался неблизким и непростым.
Представьте себе сибирский город на Ангаре, мою малую родину. По сей день в городе полно родни — двоюродные, троюродные братья, сестры, племянники. Там, в Ангарске, всю жизнь прожили родители (их уже нет на свете). Мама была инженером, папа — педагогом в музыкальной школе по классу баяна. Во Дворце нефтехимиков мама участвовала в художественной самодеятельности — пела в хоре. Рассказывала, что влюбилась в нового баяниста даже не с первого взгляда, а со спины — увидев в лучах солнца силуэт, и в ту же секунду отчетливо осознала: «Мой будущий муж!» Поженились, родилась я — единственный и очень желанный ребенок.
Часто вспоминаю свое «социалистическое» детство и юность, люблю сниматься в картинах о пятидесятых — шестидесятых. Это годы молодости мамы и папы. Каждый раз думаю, что играю в память о них. На съемки картины «Эти глаза напротив» о Валерии Ободзинском даже папины концертные галстуки принесла! Очень хотелось, чтобы вещи родителей «снялись в кино». Им было бы приятно. Галстуки в кадре достались Вячеславу Чепурченко, исполнителю роли молодого Ободзинского. А себе повязала на шею мамину косынку. Пересматриваю сцены — и кажется, будто на экране — не я, а мама. Мы очень похожи внешне. Накатывают слезы, детские воспоминания, и я в очередной раз мысленно благодарю родителей за все, что они для меня сделали.
— Как я понимаю, детство у вас было счастливым?
— О да, первые воспоминания о нем, как, впрочем, и вторые, и третьи — музыкальные: папа играет, а мама поет «Славное море — священный Байкал...» Их дуэт был потрясающим. В музыкалке я осваивала фортепиано, а папа научил играть еще и на баяне. Лет в семь выходила с его огромным инструментом во двор, где была сцена-ракушка, играла и пела. Люди шли мимо в магазин за хлебом, садились на скамейки и слушали, как маленькая девочка исполняет озорные частушки:
Все бы пела, все бы пела,все бы веселилася!
Все бы замуж выходила,
все бы раз-во-ди-ла-ся...
Прохожие смеялись, хлопали. Это были мои первые зрители.
Журналисты часто спрашивают, почему я Хóхлова — с ударением на первый слог. Да потому что местность (откуда папины корни) называется Хóхла и река — Хóхла.
И вот я, Оля Хохлова, представляла себя артисткой!
— Воспитывали вас родители строго?
— Как и всех советских детей — по законам совести: не обижай слабого, уважай старших, береги чужой труд, сам погибай, а товарища выручай. При этом во всем меня поддерживали. Хотя некоторые идеи дочери, возможно, и казались им безумствами. Например решение после окончания школы отправиться в Москву — поступать в театральный институт. Сами подумайте: где Ангарск, а где столица! Пятьдесят семь рублей стоил билет на самолет только в одну сторону, учитывая, что средняя зарплата в СССР составляла сто двадцать рублей. Но родители дают мне деньги, лечу в Москву. И... проваливаюсь. Вернулась в Ангарск, рыдала, а мама с папой обнимали, говорили: «Ничего страшного, поступишь через год, иногда даже полезно взять паузу». Их уверенность придала сил, подумала, что не отступлю, еще лучше подготовлюсь и на следующий год отправлюсь в Москву снова. А пока устроилась на завод электромонтажницей, позже перевели лудильщицей на пайку-сварку. Летом снова полетела поступать, на сей раз с подружкой.
Жизнь в столице оказалась дорогой — выделенные родителями деньги сразу растаяли. Пять дней жили на вокзале. Там и умывались, и зубы чистили. Но не помню, чтобы это воспринималось как трудность, все было в радость. Мама с папой выслали почтой еще двадцать рублей. Я отчиталась письмом, мама его сохранила: «Это только звучит страшно «вокзал», а на самом деле даже интересно. С сегодняшнего дня живем в гостинице «Заря» для колхозников. Девяносто копеек в сутки... завтра прослушивание. В Москве пока нигде не были, только три раза в театр сходили». Где логика? «Нигде не были» — только в театре три раза! Так мило. Грезы исключительно об актерстве. Сейчас себе тогдашней можно даже позавидовать немного — такие вера, надежда, стремление к цели...
Конкурс составлял примерно шестьсот человек на место. В «Щепку» не приняли — сказали: «Надо исправлять говор». В «Щуке» к Юрию Васильевичу Катину-Ярцеву два тура прошла — на третьем срезалась. Во МХАТе на консультации старшекурсник подошел и наговорил гадостей: мол, девочка, у тебя «глаза подзакат» (так и сказал!), взгляд странный, репертуар неправильный... Во ВГИКе — к Евгению Семеновичу Матвееву — все туры прошла. Но высокая конкуренция и тут не позволила стать студенткой, девочек пропустили двенадцать, а взять могли только шестерых, остальным отказали, в их числе оказалась и я.
— И вы опять вернулись домой?
— Нет. Приняла решение остаться в Москве — сибирский говор исправлять. Да и быть поближе к своей мечте.
Устроилась на обувную фабрику «Красный пролетарий» заклепщицей — стельки клепать. Смена начиналась в семь утра, приходишь на конвейер — и как заведенная педалькой клац, клац... И так весь день. А я по натуре сова — если не выспалась, вообще ни на что сил нет. Научилась отворачиваться к окну и спать с открытыми глазами. И это не метафора, реально — с открытыми глазами! Вечером отправлялась или в театр (стыдно вспомнить, но проскальзывала везде без билета, становилась буквально невидимкой и проходила мимо контролеров), или к педагогу Татьяне Романовне Титовой — готовить «правильный» репертуар к поступлению. Она занималась с будущими артистами. Нас много было, ее учеников — ныне известные, а тогда юные Саша Кузнецов, Вася Кортуков, Леша Цокур...
Увы, в следующем году опять не поступаю! Вернулась в Ангарск, снова рыдала — и слышала заверения родителей: «Всему свое время — твое, значит, еще не пришло». Пожалуй, это главное, чему они меня научили: никогда не сдаваться, верить в мечту и идти вперед.
После трех московских провалов хотелось убежать на край света. И я отправилась... куда уж дальше — во Владивосток!
В этом прекрасном городе приморских кленов на актерском факультете учились друзья детства — когда-то вместе занимались в театральной студии ангарского Дворца пионеров. Так что отправилась по их следам. И не прогадала. Кроме того что поступила в Институт искусств, еще и мужа встретила!
Когда спрашивают:
— Не жалеете ли, что слава к вам пришла не в двадцать лет, а в более зрелом возрасте? — отвечаю с юмором:
— Как раз Слава у меня есть уже давно!
Славой мужа моего зовут. В этом году — ровно тридцать лет и три года, как мы вместе.
Как же правы оказались родители, внушавшие, что «всему свое время» и «что ни делается, все к лучшему». Вот поступи бы я в Москве — как бы мы с мужем нашли друг друга? Даже представлять не хочу.
— И где же встретили своего суженого-ряженого?
— Познакомились в полустуденческой компании, все вместе отправились в ресторан, отлично провели время — но когда в конце вечера официант вынес счет, оказалось, денег не хватает. И новый знакомый, Слава, сам оплатил счет. Я восхитилась, подумав: «Вот это да!» А ведь он был совсем небогат, как и все мы. Мелькнула мысль: вот с таким парнем можно хоть в разведку, хоть в бой — не подведет.
Слава тогда на флоте работал, по четыре месяца пропадал в море, а я на берегу тосковала. Мобильных еще не придумали, созванивались через спутниковую связь. Родной голос прорывался сквозь треск и шум: «Оля! Привет! Как дела?» Треск усиливался — голос пропадал.
Единственное, что оставалось в долгие месяцы разлук, — любоваться в тоске на младшую Славину сестру, они с братом внешне невероятно похожи. Оля — ее, как и меня, зовут Олей — возмущалась: «Хватит так на меня пялиться, вот Слава вернется, на него и смотри». Кстати, имя ей дал брат. В детсадовском возрасте был влюблен в соседскую девочку Олю, твердо решив на ней жениться, когда вырастет. С пятилетней соседкой не срослось — семья переехала, но обещание Слава сдержал и женился в итоге на Оле. На мне.
В очередной раз муж вернулся из плавания, я крепко обняла его и заявила: «Знаешь что? Устала я страдать в одиночестве. И сестра твоя мне мужа ну никак не может заменить». Он прижал меня к себе, сказал, что уже принял решение уволиться, потому что и ему без меня плохо. Семья наша воссоединилась на суше.
Когда первая дочка родилась, я взяла в институте академку, занятия с материнством совмещать оказалось трудно. Через год продолжила учебу.
После института вытянула счастливый билетик — главный режиссер Приморского краевого академического театра имени Максима Горького Ефим Звеняцкий пригласил в труппу. И посыпались роли словно из рога изобилия: «Ромул Великий» Дюрренматта —я играла Рею, «Блэз» Клода Манье — мне досталась Мари Мадлен Лейауанк, «Шум за сценой» — Вики... Каждая — подарок судьбы, фейерверк! Испытала радость успеха, счастье выходить на сцену и владеть вниманием зрителей. Было такое — на паузах стояла тишина, казалось, муха пролетит — будет слышно. Мизинцем пошевелю, голову в сторону отведу, и зал взрывается овациями.
Довольно часто после спектаклей получала записочки от зрителей, письма от матросиков, например такого содержания: «Сегодня смотрел «Биндюжник и Король», сидел в восьмом ряду, в конце первого акта вы повернулись и мне подмигнули, а потом показали язык». Когда зрителю кажется, что играешь персонально для него, ты хороший артист.
Дочь Олесечка росла в буквальном смысле за кулисами, утомившись играть, засыпала на стульях. Однажды, года три ей было, проснулась — а мамы рядом нет. Отправилась меня искать и на сцену выбежала. Благо был детский спектакль. Коллега сориентировался, не выходя из образа на руки ее подхватил. Зрители не заметили форс-мажора, и Олеся счастлива — маму нашла и в танце ее покружили. Позже Софочка родилась. Муж вполне успешно занимался малым бизнесом. И все, казалось, складывалось. Но моя мечта ждала впереди, в Москве.