Максим Аверин, Анна Якунина: "Нужно было один раз поругаться, чтобы понять, как это страшно - потерять"
Их отношения - дважды аномалия. Знатоки человеческой натуры отрицают возможность дружбы между актерами - раз, между мужчиной и женщиной - два. Однако вопреки всему наши герои рядом почти четверть века. За это время поссорились лишь однажды - и для обоих десять дней разлуки оказались непереносимой мукой...
-Вы согласны, что ваши отношения выходят за привычные рамки? Этакое отклонение от нормы...
Анна: Я согласна! Действительно, это аномалия. Причем заметная и окружающим. В прошлом году после моего юбилейного вечера позвонила Екатерина Уфимцева (ведущая программы «Приют комедиантов». — Прим. ред.) и сказала: «Ребята, так не бывает, но вы есть!» И это Катя еще не знала, что Макс спас меня от стресса и провала...
Примерно за месяц до круглой даты озадачилась вопросом: «Справлять или нет? Если да, то как?» Представила застолье, где гости произносят тосты за артистку, которой стукнуло полвека, и стало не по себе. Решила последовать примеру Аверина — он в свой день рождения всегда выходит на сцену в моноспектакле. Тут же набрала его номер.
— Предпочла бы забыть про грядущий юбилей, но народ говорит: «Надо!» Ввяжусь в эту историю только в том случае, если ее выстроишь ты — напишешь сценарий, срежиссируешь.
Говорю, а самой совестно до ужаса — знаю же, какой у Макса сумасшедший график! А он, не задумываясь ни на секунду, отвечает:
— Ладно. Будет тебе моноспектакль, собери материал, а остальное я сделаю сам.
Задание мной было добросовестно выполнено. До юбилея — неделя, а мы еще ни разу не пересеклись, чтобы свести все воедино. У меня начинается паника: «Сама в канву собрать не смогу, потому что не понимаю как. И зачем я со всем этим связалась? Зал в ЦДЛ арендован, приглашена куча народу, билеты проданы. Боже, что делать?! Караул!»
Звоню Максу и слышу:
— Не трогай меня! Все будет нормально! Отрепетируем перед спектаклем.
Зал в ЦДЛ нам дали в три часа дня, а в семь вечера уже выходить на публику. Одна четырехчасовая репетиция — и все. Надежда была только на Макса, и он так красиво, так трогательно все сделал! Был момент, когда у звукорежиссеров случилась заминка и я не понимала, что происходит. И тут из кулисы появляется Максим... Рассказываю, а у самой до сих пор мурашки.
Максим: Перед началом спектакля сказал Нюре: «Давай ты будешь заниматься только собой. Не обращай внимания на технические тонкости, ты просто моя актриса, и я за тебя отвечаю». И вдруг в середине вечера слышу в «ухе»-блютусе, что потерялась очередная фонограмма. А у меня на сцене паникерша! Иду к ней из кулис, еще не зная, что буду делать. Не представляю вообще! Обхватываю Нюру руками, держу крепко-крепко — понимаю, что внутри у нее все ходит ходуном — и начинаю читать Рождественского:
Идут обыденные дожди,
по собственным лужам скользя...
На последних строчках вижу, как машет звукорежиссер: все нормально! Заканчиваю и красиво ухожу за кулисы...
Анна: А я ничего не поняла и не успела испугаться. Стою в его объятиях и думаю: «Как классно читает! Прямо до слез. Придумал, сволочь, заранее ход, а мне ничего не сказал...» Только потом узнала, что Макс, оказывается, спасал ситуацию.
Спустя какое-то время меня попросили повторить спектакль «Монолог женщины». Твердо решила: не буду трогать Макса, справлюсь сама. Тем более что у него в кои-то веки выпало несколько свободных дней, которые он хотел провести в Сочи, чтобы хоть немного отдохнуть.
Максим: Спектакль назначили на пятое января. Я не люблю новогоднюю суматоху, не участвую в елках-корпоративах — улетаю куда-нибудь в теплые края и сижу там в тишине и покое. Четвертого января случайно узнаю, что на завтра намечен спектакль. Звоню Нюре:
— Ну и как ты будешь одна?
— А я не знаю, как буду одна!
— Как ты вообще согласилась на это?!
— Не знаю!
Пришлось срочно брать билет на самолет и лететь в Москву. Даже если я за кадром, как могу оставить ее без страховки? Вдруг кто-то из технических служб схалтурит? Да и психологическая поддержка не будет лишней.
— Вы познакомились в конце девяностых, когда Максим после окончания «Щуки» пришел в «Сатирикон»?
Максим: А вот и нет — много раньше. Еще школьником я занимался в театральной студии при Доме кино, где преподавала мама Ани — актриса и режиссер Ольга Владимировна Великанова. Уже тогда наши жизни были где-то рядом.
Анна: В «Сатирикон» Макс пришел, когда я уже отслужила там семь лет. Вскоре большая часть труппы поехала на гастроли в Екатеринбург. Хорошо помню ночь в поезде, когда никто не спал: рассказывали по кругу житейские и актерские байки, подкалывали друг друга и ржали до изнеможения. Центром компании был Макс — в ту пору благодаря съемкам в рекламе шоколадного печенья кудрявый блондин, яркий, бесконечно артистичный. Тогда-то и началась наша дружба. Максим до сих пор вспоминает эпизод с екатеринбургских гастролей: «Вываливаемся толпой после спектакля «Кьоджинские перепалки» на улицу, и вдруг какой-то мужичок, застыв как вкопанный и вытаращив глаза, тычет в Нюру пальцем: «Ой, я ее узнал! Это ж она чучело играла!»
Максим: У меня помимо веселых эпизодов в памяти о первом периоде в «Сатириконе» осталось ощущение, что я попал как кур во щи. Преподаватели в училище говорили студентам, что выпускают артистов, и получая диплом, я был уверен: вот как выйду сейчас на подмостки — и вся театральная общественность упадет! На деле получилось наоборот: на куски никто не рвал, в театр, судя по тому, что выпускали на сцену только в массовке, вообще взяли для мебели.
Стал задумываться: может, я не на своем месте? Сомнений в правильности выбора профессии не было, но что если «Сатирикон» — не мой театр? От того, что ничего не происходило, было неловко ходить в кассу за зарплатой и совестно называться артистом, когда спрашивали: «А кем вы работаете?» Правда-правда, дошло даже до такого!
Со временем понял: рядом со мной мастер и мне нужно обратить его внимание на себя — чтобы Константин Аркадьевич увидел и мой актерский потенциал, и страстную любовь к профессии, и сумасшедшее желание работать. В конце концов так и случилось, и была пара моментов, за которые я сам себе повесил бы орден. После премьеры «Маскарада», где играл Арбенина, Райкин пришел ко мне в гримерку: «Макс, я думал, что знаю твой уровень, но ты опять удивил, приковав все мое внимание к себе». В другой раз Константин Аркадьевич сказал, что мы с ним похожи.
Четыре года назад я ушел из театра «Сатирикон», но всегда буду благодарен первому художественному руководителю за то, что научил трудиться до седьмого пота, ломать укоренившиеся представления о классических персонажах и наконец за то, что дал пример, как правильно читать поэзию. В каждом стихотворении нужно услышать музыку и точно расставить ноты-интонации, а не декламировать, чеканя каждое слово. Константин Аркадьевич умеет читать стихи как никто.
— О вашем, Максим, уходе от Райкина речь впереди. Первой «Сатирикон» покинула Анна. Служа в разных театрах, трудно было сохранить дружбу?
Максим: Вот нет, как ни странно! Даже наоборот. Хорошо помню свои страхи: как только Аня перейдет в «Ленком», у нее начнется другая жизнь, в которой нашей дружбе не останется места...
Анна: Совместная работа, ежедневные встречи на репетициях, спектаклях конечно сближают, а служение в разных театрах запросто может развести людей. У нас вышло по-другому: чем мы дальше, тем крепче друг за друга держимся. Это тоже удивительно и говорит о многом.
Моей дебютной ролью в «Ленкоме» была Бьянка в «Укрощении укротителей» — в то время меня еще не взяли в труппу. Спектакль смешной, гротесковый, я выходила на сцену с огромными накладными грудью и попой и хулиганила на полную катушку.
Максим на премьеру не попал — у него был спектакль в «Сатириконе». Примчался на финал, прорвался через охрану, билетеров. Ума не приложу, как у него это получилось: в «Ленкоме» все строго, любые нарушения порядка пресекаются на корню. Однако преодолев все препятствия, Аверин оказался возле сцены и преподнес мне огромный букет цветов.
На другой день в театре на доске объявлений — эта традиция ведется искони — появился отчет о вчерашнем спектакле, где было написано, что случился один инцидент: какой-то наглый молодой человек без билета несмотря на все запреты прорвался в зрительный зал и подарил цветы актрисе.
Потом Макс несколько раз смотрел «Укрощение укротителей», влюбился в него, знал все мои реплики наизусть — и хохотал как ненормальный!
Максим: Я, между прочим, очень хороший зритель. Ржу в голос, когда смешно, а Анька — одна из немногих в актерском цеху, кому подвластны ненарочитый юмор, скрытая ирония. В спектакле «Визит дамы» есть сцена, где героиня Нюры говорит некогда предавшему ее мужчине: «Да, твое надгробие будет потрясающим украшением моего парка». Я был единственным человеком в зале, который захохотал. По-моему, это было очень смешно!
Анна: Фридрих Дюрренматт назвал свою пьесу «трагической комедией», что абсолютно оправдывается особенной природой его юмора, который, к сожалению, не всем понятен. Мне — да, Максу тоже. Чувство юмора у нас одинаковое. Одинаково мыслим, одинаково чувствуем, он начинает фразу — я продолжаю. Мы так близки, как могут быть, наверное, только близнецы. Иногда прикалываемся: «Слушай, может, нас все-таки в роддоме на две семьи разделили?»
Максим: Как иллюстрация к тому, насколько хорошо мы понимаем и знаем друг друга: платье, которое сейчас на Ане, выбрал я!
Анна: Да-да! Увидел в витрине и сказал: «Нюра, это твое — пойдем мерить!»
Максим: Мы часто и отдыхаем вместе, и как бы далеко ни заплывали, наш громкий смех слышен на берегу. Поводом для приступа хохота может стать что угодно. В Италии после шторма гребем к чистой воде, а мимо дрейфуют сигаретные пачки, пакеты, упаковки от лекарств. Вдруг Нюра ловит пластинку от таблеток и протягивает мне: «На, ты забыл принять лекарство!» Оба начинаем хохотать и привлекаем внимание двух дам-соотечественниц, судя по акценту, приехавших с Кубани. Одна уговаривает другую:
— Та иди ты в морэ, нэ бойся.
— Нет, я что-то боюсь.
— Та нэ бойся, глянь, — дама кивает в мою сторону, — с нами ж дохтор!
— Вот так исподволь, огородами мы и подошли к сериалу «Склифосовский», который принес вам обоим огромную зрительскую любовь. Насколько знаю, в первоначальном сценарии дружба между вашими героями не предполагалась.
Анна: Начнем с того, что изначально роль регистратора приемного отделения Нины Дубровской была эпизодической. Это уже в процессе съемок персонаж стал обрастать характером, мизансценами и оказался одним из главных. К счастью, режиссер Юля Краснова поощряет придуманные нами новые повороты сюжета, импровизацию на площадке.
Максим: Еще особенная наша благодарность генеральным продюсерам Александру Кушаеву и Ирине Смирновой, исполнительным продюсерам Тамаре Хромовой, Ларисе Комаровой, которые нам очень доверяют. Это уже не наши «начальники», а большая творческая семья. Обычно же как? Играй, что написано, не меняя ни слова, вплоть до последней запятой!
Руководители проекта «Склифосовский» быстро поняли, насколько ответственно мы относимся к этой работе, и дали нам карт-бланш. Все наши идеи, фантазии идут на благо фильма. Скажем, эпизод, которым заканчивается седьмой сезон — история с опухолью мозга у Олега Брагина, придуман мной. Зачем? Да затем, что мы, русские люди, очень безответственно относимся к своему здоровью: идем к врачу, только когда что-то отвалится. А узнав о серьезной болезни, мгновенно обрастаем страхами, предрассудками. Часто в такой ситуации человек остается один на один со своей болезнью, потому что окружающие его боятся. Речь не идет о бессердечии — мы боимся его потревожить, думаем, что ему не до нас.
Я предложил эту историю, чтобы люди благодаря художественному вымыслу, сериалу, поняли, что даже онкология — не приговор. Что с самой тяжелой болезнью можно и нужно бороться. Что жизнь — единственный дар, который бесценен, и когда появляется реальная опасность его потерять, у человека происходит переоценка ценностей: он ясно понимает, что в этом мире имеет значение, а что нет. Монолог Брагина в последней серии, когда он говорит: «Живешь прекрасно, все замечательно... и все тут же это исчезает» — тоже придумал я. А сейчас мне очень интересно, что придумают сценаристы в восьмом сезоне: как Брагин, нейрохирург-профессионал, знающий все о настигшем его недуге, будет выходить из ситуации.
Давно не реагирую на оценки эстетов-интеллектуалов, причисляющих «Глухаря», «Склиф» к развлечениям для домохозяек. Одна из последних встреч стала очередным свидетельством, насколько снобы-критики не правы.
Я брал интервью у Татьяны Анатольевны Тарасовой. Сами понимаете, характер непростой, что для личности такого масштаба простительно. Первое время она ко мне присматривалась, была довольно сдержанна. А я всегда серьезно готовлюсь к интервью: читаю книги, смотрю телепередачи. И когда Татьяна Анатольевна поняла, что это не блеф (артист не прискакал на полчаса с написанными для него редакторами вопросами), произошла переоценка. Я видел, как прямо в процессе разговора она поменяла мнение, стала более откровенной, не сдерживала эмоций, а когда мы уже прощались, вдруг спросила:
— Ну и что мы будем делать с вашим раком?
Я подумал, что ослышался:
— Простите...
— Ну мы же смотрим! Переживаем.
Тут я понял, что Татьяна Анатольевна — настоящая поклонница нашего сериала. Это было так приятно, так здорово!
— Скажите, а к собственному здоровью съемки в «Склифе» заставили относиться по-иному?
Максим: Эх... К сожалению, нет. В начале августа со мной случился коллапс. В исторической саге «Собор» я играю Петра Первого, который, как известно, был знатным наездником. Передо мной такой задачи не стояло — надо было просто проскакать на коне. Когда с этим справился, пришел черед крупных планов. Сделать их «в натуре» невозможно: где в таком случае должен быть оператор? На скачущей рядом лошади?
Меня посадили на некое подобие табуретки на колесах, привязали к ней и повезли на приличной скорости по всем кочкам и ухабам. А я в историческом костюме еще должен изображать удаль и азарт: «Э-ге-гей!» — и все такое прочее. Отсняли эпизод, отвязали меня от табуретки, встал на ноги и думаю: «Что-то не то со спиной. Ну да ладно, позвоночник у всех актеров — слабое место. Ничего, само как-нибудь разойдется». Мы же все еще и рас... разгильдяи в общем. Конечно, перед галопом на табуретке надо было размяться, а я понадеялся на авось.