Красота спасет... жизнь: истории женщин, выживших в лагерях
Эти женщины привлекли внимание уникальной судьбой. Они прожили счастливые, благополучные годы до того, как их арестовали. Гражданская жена Колчака Анна Тимирева... Будущая актриса и писательница, красавица Тамара Петкевич... Уникальная личность, оставившая самые пронзительные воспоминания о лагере, Евфросиния Керсновская... Они не сломались, потому что были красивы и сильны духом. Они смогли победить саму смерть, а главное - не предать себя и свои принципы.
Тамара Петкевич: а душу — оставить себе
Тамара Петкевич была арестована в годы войны, освободилась в пятидесятых, а после этого прожила огромную жизнь — до 97 лет! Ее не стало несколько лет назад... Настоящая красавица, она планировала сделать карьеру переводчика, но именно в лагере случайно попала в актрисы... Ее история потрясает тем, что, имея просто кинематографическую внешность, Тамара ни разу не поступилась своими принципами. Хотя, если б сделала это, наверное, могла бы даже избежать тюрьмы, не то что отправки в лагерь...
Вся история Тамары связана с любимым городом Ленинградом, где она счастливо провела детство с родителями. Отец все время занимал ответственные должности и как видный партийный работник имел хорошие условия. «Квартира была огромной — из шести комнат, — вспоминала Тамара Владимировна. — Круглый зал с нишами, столовая, папин кабинет, гостиная, детская... При кухне еще комната — седьмая, для прислуги. В просторных апартаментах в начале двадцатых мы жили вчетвером: мама, папа, наша домработница и я... Из разговоров взрослых я усвоила, что бедных людей скоро совсем не будет, все будут жить одинаково хорошо; дома будут строиться по-новому». Как видно из воспоминаний, отец девочки был убежденным коммунистом.
Тучи стали сгущаться над отцом с зимы 1934 года, после убийства Кирова. Вероятно, его судьба была решена, когда директора завода, на котором работал Петкевич, арестовали. «Тамара, вы взрослая девочка, надо быть мужественной. Сегодня ночью арестовали вашего отца», — сказали ей. Она была в старших классах школы, на руках у ее матери еще две младшие сестры.
«Дома после обыска все оставалось разбросанным. Из угла комнаты без слез смотрели перепуганные сестренки. Ни к чему не притронувшись, лежала в постели мама... Мы сразу оказались в полной изоляции. Как в ночь резни гугенотов, ворота нашего дома оказались помеченными знаком уничтожения, — вспоминала Петкевич. — Со дня папиного ареста я стала именоваться «дочерью врага народа». Это была, так сказать, первая политическая кличка, полученная мною от Времени. В школе меня перестали вызывать на уроках. Под каким-то предлогом меня пересадили на последнюю парту. Буквально через пару недель после папиного ареста меня вызвали на бюро комсомольского комитета».
Петкевич склоняли к тому, чтобы отречься от отца. Это был единственный выход для родственников арестованного, если они не хотели последовать за ним. Многие так делали, но для Тамары это было невозможно. Ее единогласно исключили: «Кто за исключение Петкевич из рядов ВЛКСМ?» — Поднялся лес рук... В дверь никто не звонил. Мы оказались отрезанными от мира, от привычного течения жизни». Когда они переезжали с дачи, один сосед просто помог подтащить тяжелые вещи до машины. За это он был обвинен в потакании семье врага народа и исключен из партии.
В очереди на тюремные передачи Тамара познакомилась с Эриком, который тоже приходил к своему отцу. Эрик рассказал, что учится в медицинском институте на третьем курсе. Мечтает стать хирургом. Тамара узнала, что ее отцу дали десять лет без права переписки, и больше не имела о нем никаких вестей. Позже выяснилось, что Петкевич умер на этапе. Неизвестно почему Тамаре предложили забрать обратно комсомольский билет. Она отказалась это сделать. «Отказу от комсомольского билета ужаснулись все — и взрослые, и ровесники, — писала Петкевич. — С того момента, видимо, на меня было заведено особое «досье»... Я сдала экзамены в 1-й Государственный институт иностранных языков... В каждом письме Эрик писал, что любит меня. На письма я отвечала. На чувства его — ничуть».
Семья Эрика переехала в город Фрунзе, вероятно, таким образом надеясь избежать ареста. Молодой человек предлагал Тамаре приехать. Приглашал ее жить вместе, прислал денежный перевод. «Что ответить? Отослать перевод? Приписать «не приеду» и жить как жила? Я сердилась на перевод Эрика, но ответила: «Приеду». Сомнений в том, что, если решусь там остаться, смогу существенно помогать своим, не было». Тамара приехала во Фрунзе. Город ей понравился, да и преданность и любовь молодого человека убеждали остаться. «И я уже знала, что никуда отсюда не уеду, потому что пришла тишина, почти покой, почти радость, потому что я в первый раз в жизни поняла, что значит сделать человека счастливым... На 26 декабря 1940 года была назначена наша свадьба. Мне исполнилось двадцать лет. Эрику — двадцать два».
Началась война. Во Фрунзе продолжалась мирная жизнь, но Тамара беспокоилась о родных. «Стало уже понятно, что моя семья не успела выехать из-за блокады Ленинграда. Во что бы то ни стало им нужны были продукты и деньги... Телеграммы в войну шли через Сибирь. Внес ясность лишь сам Ленинград. «Мама Реночка умерли, Валя больнице». Все заботы Петкевич были о том, чтоб помочь оставшейся в живых сестре, и она не замечала, что над ней самой сгущаются тучи. Арест Тамары произошел не обычным образом. За ней не приехали ночью на машине мужчины в костюмах... Просто зашла одна женщина и попросила с ней съездить в институт (Тамара поступила в медицинский вуз, эвакуированный в город Фрунзе). «Наскоро написала Эрику записку: «Меня вызвали в институт. Скоро буду». Подложив под камень ключ и записку, пошла за незнакомой особой...» Сначала Тамару более десяти часов без объяснения причин держали в какой-то комнате. «На ручных часиках было девять вечера, когда военный наконец расположился за столом и начал опрос: «Фамилия, имя, отчество, год рождения, образование; имя отца, матери, есть ли сестры, братья, кто муж?» Показав ордер на арест, следователь удобно расположился и приготовился работать. Начался первый допрос. «Итак, Петкевич, расскажите о своей контрреволюционной деятельности. Все! Всю правду!»
Вот так и началась для Тамары Петкевич новая жизнь. Арест, которого она на самом деле давно ждала... Как позже выяснилось, ее мужа арестовали в тот же день. Тамара погрузилась в будни человека, которого заставляют подписывать донос на себя. «Чаще всего на допрос вызывали после отбоя. Дергали по два, иногда по три раза в ночь. Но как бы ты ни был измучен ночными допросами, вставать надо было в «подъем», а досыпать днем категорически воспрещалось... В тюрьме было одно утешение: библиотека. И какая! Она состояла из реквизированных у арестованных книг. Имена владельцев были затерты жирной чернильной полосой. Мы с Верой Николаевной читали запоем Толстого, Стендаля, Цвейга и т. д. О прочитанном спорили».
Позже выяснилось, что муж Тамары дал обвинительные показания против собственной жены. Причем следили за семьей разные «друзья», которые писали куда надо, следили еще с Ленинграда. Но тогда Тамара стойко держалась, не называя ни одного имени, и недоумевала о судьбе мужа: «Что, у нас с ним — «общее дело»? Или каждому предъявляют разные обвинения? Почему Барбара Ионовна (свекровь) носит сыну передачи, а мне нет? Считает меня главной виновницей?» В те годы так и говорили: «Это она из-за мужа пострадала» или: «Его посадили из-за жены...»
И тут, как многие написали бы, «мелькнула надежда»... «Какие у вас красивые волосы, Тамара! Не бойтесь меня. Я вас люблю, Тамара!» — как взрыв, как землетрясение оглушили слова следователя. «И давно это с вами случилось?» Он ответил на этот вопрос: «Давно». Несводимо и противоестественно было все. Слова его стыли, громоздились, и я случайными звеньями, блоками запоминала то, что он говорил. «Я знаю вас... вы чисты и невиновны. Знаю всю вашу жизнь. Знаю вас лучше, чем вы сами знаете себя. Знаю, как жили в Ленинграде, как нуждались. Про сестер, про вашу мать знаю, про фрунзенские годы. Вы разве не помните меня? Я приходил к вам в медицинский институт, в группу... в штатском, конечно. Вы однажды пристально так посмотрели на меня. Потом мы приходили к вам домой. Нас было несколько человек. Один из наших сказал: «Пришли вас арестовать...» Вы тогда так страшно побледнели...» Я наблюдала, как неоднократно следователь рвал в клочки то ли протоколы, то ли доносы. Возможно, самое страшное он от меня отвел».
Неизвестно, что было бы, если б Тамара ответила на чувства следователя. Но она себе этого не позволила. Ее приговорили к семи годам лишения свободы, на три года лишили гражданских прав, конфисковали имущество...
Большинство известных воспоминаний лагерников говорят о снегах Магадана, морозах и работе на лесоповале. Но еще более нечеловеческие условия были в жарких степях Киргизии, куда попала Тамара. Увидев, во что превратились работающие в лагере женщины, она хотела покончить с собой, но ободрилась, встретив в бараке свою знакомую по тюрьме. «Бригада, в которую я попала, собирала срезанный на поле тростник конопли и ставила его в «суслоны». Одолеть рабочий день, длившийся до захода солнца, было настолько трудно, что, казалось, второго не переживу, не вынесу никак. Неужели так может быть ежедневно? Как спастись от солнца?»
После года среднеазиатских лагерей ее переводят на лесоповал в республику Коми. «Работа здесь была одна: лесоповал. Я попала в бригаду по распилке стволов. Пилили весь день, до отупения, до боли... сверх нее, до одеревенения и далее... Ни выпрямиться, ни разогнуться. Кровавые мозоли появились тут же...» Наверное, Тамара бы не выжила, если б не познакомилась с главврачом лагерной больницы. Он взял ее «в жены», и тут уже она не могла сопротивляться, да и было какое-то чувство. А главное — родился сын Юра. С которым Тамара пробыла совсем недолго, отец ребенка отдал мальчика своей законной жене. Впоследствии это стало непреодолимым препятствием для общения сына и матери. Мальчик долго не хотел признавать отсидевшую мать, много лет Тамара Владимировна стучалась в эти двери, добилась лишь холодноватого общения. Матерью для него стала та женщина, что вырастила.
Именно в лагере Петкевич стала актрисой — ее взяли в театрально-эстрадный коллектив, где она познакомилась со множеством сидевших актеров, режиссеров и писателей. Там же встретила свою настоящую любовь, но этот человек умер. После освобождения в 1950 году «пораженная в правах» Петкевич работает в провинциальных театрах — Сыктывкар, Шадринск, Чебоксары, Кишинев... Затем оканчивает театроведческий факультет в Ленинграде. Днем она работает в Доме культуры, по ночам — пишет свои книги. Именно благодаря им Петкевич мгновенно прославилась, ее воспоминания ставили в один ряд с литературой Солженицына и Жженова. Что же отличало Петкевич от миллионов других, которых постигла та же участь? Она сумела прожить полноценную интересную жизнь.
Анна Тимирева: если я еще жива
О судьбе Анны Тимиревой заговорили после выхода на экраны фильма о Колчаке. Но там уделили внимание в основном их роману с Колчаком, а вот та длинная жизнь, которую ей пришлось прожить после его гибели, осталась за кадром... Анна родилась в интеллигентной семье музыканта, получила хорошее образование, вышла замуж за офицера флота в 18 лет. «Был он старше меня, красив, герой Порт-Артура. Мне казалось, что люблю, — что мы знаем в 18 лет?» У них родился сын. С Колчаком Анна познакомилась в начале Первой мировой войны в Финляндии, куда перевели служить ее мужа. Он был старше ее на 20 лет.
«Я приехала из Петрограда 1914—1915 годов, где не было ни одного знакомого дома не в трауре — в первые же месяцы уложили гвардию. Почти все мальчики, с которыми мы встречались в ранней юности, погибли. В каждой семье кто-нибудь был на фронте, от кого-нибудь не было вестей, кто-нибудь ранен. И все это камнем лежало на сердце... А тут люди были другие — они умели радоваться, а я уже с начала войны об этом забыла. Мне был 21 год, с меня будто сняли мрак и тяжесть последних месяцев, мне стало легко и весело. Не заметить Александра Васильевича было нельзя — где бы он ни был, он всегда был центром. Он прекрасно рассказывал, и, о чем бы ни говорил — даже о прочитанной книге, — оставалось впечатление, что все это им пережито. Как-то так вышло, что весь вечер мы провели рядом. Долгое время спустя я спросила его, что он обо мне подумал тогда, и он ответил: «Я подумал о Вас то же самое, что думаю и сейчас».