Евгений Писарев: «Пока не будешь знать весь театральный механизм, хозяином театра не станешь», — говорил мне Табаков»
Если бы тогда предложили возглавить другой театр, вряд ли бы согласился. Я ведь не собирался быть режиссером, потом точно так же не думал стать худруком. Это вообще совершенно разные, иногда даже входящие в конфликт профессии. Худрук — созидатель, он строит и сохраняет дом. А режиссер, наоборот, разрушитель, каждый раз должен в какой-то степени сломать этот привычный, удобный уют.
— Евгений Александрович, вы уже 13 лет руководите Театром имени Пушкина. Это не только одна из самых популярных московских трупп. У театра невероятная история, в которой есть место даже мистике, а его здание — одно из старейших в Москве...
— Да, у нас уникальная история... Первые упоминания о доме 23 по Тверскому бульвару появились еще в конце XVIII века. Тогда тайный советник князь Вяземский продал «каменные старые палаты» в приходе церкви Иоанна Богослова бригадирше Дмитриевой-Мамоновой за 3300 золотых рублей. Потом дом многократно менял владельцев и перестраивался, постепенно увеличиваясь в размерах. В начале ХХ века на первом этаже тут располагался клуб циклистов (так тогда называли велосипедистов) и музыкально-драматический кружок, на втором — частная гимназия.
— А когда здесь появился театр?
— В 1914 году режиссер Александр Таиров искал помещение для своей труппы. И остановил выбор на этом особняке. Жена и любимая актриса Александра Яковлевича Алиса Коонен в своих воспоминаниях это описывает так: «Мое внимание еще раньше привлекал один особняк с красивой дверью из черного дерева. По вечерам в окнах не было света. Таиров оглядел особняк и согласился, что в нем «что-то есть», и, подойдя к двери, решительно позвонил. <...> Таинственный особняк принадлежал трем братьям Паршиным. Четыре зала, идущие анфиладой, не годятся, чтобы сделать театр. <...> Ломать их грешно. Но есть возможность пристроить к ним небольшой зрительный зал и сцену. Само здание просто создано для театра».
Церковные власти были против того, что театр будет находиться в непосредственной близости к храму Иоанна Богослова. Но кипучая энергия Таирова оказалась сильнее. Здание реконструировали, по соседству с церковью сделали пристройку — зрительный зал и сцену, анфилада с роскошной лепниной стала парадным фойе. И 12 декабря 1914 года Камерный театр открылся — спектаклем «Сакунтала». Так на театральной карте Москвы появилась труппа с необыкновенно смелым репертуаром: Таиров ставил и трагедии, и современную драматургию, и оперетты. Параллельно расширялась территория театра. В 30-е годы в закрытой церкви Иоанна Богослова устроили актерское общежитие и театральные мастерские. А фасад театра перестроили по проекту знаменитого архитектора-авангардиста Константина Мельникова и братьев Стенберг.
— Однако в 1949 году Камерный театр закрыли — в рамках борьбы с космополитизмом и враждебной пролетариату буржуазной идеологией. И в октябре 1950 года в здании открыли Театр имени Пушкина...
— Таиров не выдержал крушения дела всей своей жизни и через год после закрытия Камерного умер. А его муза Алиса Коонен в течение четверти века продолжала жить в здании театра. У нее на втором этаже была большая квартира с отдельным входом — не с бульвара, а с Большой Бронной. После смерти актрисы это пространство добавили к основному зданию. Сейчас там располагаются гримерки и малый репетиционный зал.
— Я читала, что Коонен так и не смирилась с тем, что в здании появился другой театр. А когда увидела, что после очередной переделки в бывшем кабинете Таирова сделали туалет, так разгневалась, что прокляла новую труппу — пожелала, чтобы ни один спектакль Театра Пушкина не повторил успеха Камерного. И потом, после смерти Коонен, в театре поселился призрак — ее тень. Поэтому здесь творятся странные вещи: трескаются зеркала, переворачиваются картины...
— Я работаю тут уже 30 лет — сначала как артист, затем как режиссер, сейчас как художественный руководитель — и все это время мечтаю встретиться с тенью Алисы Коонен. Много лет назад с коллегами, такими же молодыми артистами, даже специально оставался ночевать в здании. Но, к сожалению, призрака мы ни разу не увидели. Я бы вам с удовольствием рассказал, если бы был свидетелем чего-то подобного, но это все легенды. Алиса Георгиевна никогда не проклинала театр. Она поклялась, что больше не выйдет на эту сцену.
Но мистика в театре Пушкина присутствует, как в каждом хорошем театре. Если нет мистики, волшебства, чуда, то зачем такой театр нужен вообще?! Считаю, что Александр Яковлевич и Алиса Георгиевна наши ангелы-хранители, добрые домовые, которых мы любим и чтим как наших прародителей. У меня в кабинете висит портрет Таирова и афиша спектакля «Мадам Бовари» с участием Коонен...
— Еще в память о Таирове и Коонен вы выпустили уникальный спектакль-посвящение «Камерный театр. 100 лет». В постановке, основанной на письмах, дневниках, фрагментах спектаклей Камерного, приняла участие практически вся труппа. А показали спектакль 25 декабря 2014 года, в день столетия Камерного театра...
— Мне кажется, Таиров и Коонен с тех пор нас оберегают. А как еще объяснить те успехи, которые в последние годы сопутствуют театру Пушкина?! Ну не только же нашим талантом и трудолюбием.
— А как начиналась история уже Пушкинского театра?
— Тогда, в 1950 году, сделали ремонт, благодаря которому зал получил нынешний вид — с красными бархатными креслами, позолотой и хрустальной люстрой. Театр возглавил народный артист СССР, трижды лауреат Сталинской премии Василий Ванин, которому было поручено организовать «советский театр». Кстати, поставленный при Ванине в 1950 году режиссером Леонидом Лукьяновым спектакль «Аленький цветочек» идет до сих пор — более семидесяти лет! Постановка вошла в Книгу рекордов России как «самый продолжительно идущий детский спектакль». Его посмотрели более трех миллионов зрителей!.. Потом театр возглавляли Борис Бабочкин, Иосиф Туманов, Борис Равенских, Борис Толмазов, Алексей Говорухо, Борис Морозов, мой педагог в театральном училище Юрий Еремин, Роман Козак, а с 2010 года — я.
— Когда вы первый раз попали в Пушкинский театр?
— В детстве, когда пришел на тот самый «Аленький цветочек»... Сколько себя помню, очень много бывал в театрах — мама постоянно водила. Меня всегда безумно влекла та магия, которая начинала происходить на сцене после открытия занавеса. Поэтому до сих пор хорошо помню все свои детские впечатления. И «Синюю птицу» во МХАТе, и «Пчелку» в Моссовете, и «Пеппи Длинныйчулок» в Сатире, и «Слепого падишаха» в Театре Гоголя.
— И тогда вы захотели стать режиссером?
— Нет, я еще не понимал конкретно, чего хотел. Просто мечтал быть причастным к миру театра. Поэтому в восемь лет оказался в театральной студии «Начало», которую организовал учитель русского языка и литературы Евгений Михайлович Фридман в Доме пионеров Черемушкинского района. Жили мы в районе метро «Беляево», а Дом пионеров располагался у станции «Профсоюзная». Надо было проехать три остановки, и это были мои первые самостоятельные поездки по Москве, начало какой-то новой жизни. Компания в студии была совсем другая, не такая, как в школе. В результате школьная жизнь стала для меня абсолютно фоновой, а все интересное сосредоточилось в студии. И дело не в том, что с нами занимались актерским мастерством и сценречью. Самым важным оказалось общение, которого не было в школе. В классе учителя мне много рассказывали, а в студии меня о многом спрашивали. А когда с тобой общаются на равных, это вдохновляет...
Потом началась перестройка, мы в студии начали знакомиться с ранее запрещенными текстами. Например, здесь я открыл для себя роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Но самое главное — мы делали спектакли.
— И какие роли вы там играли?
— Я пошел в студию не для того, чтобы играть на сцене, а чтобы «делать театр». И эта моя попытка создать какой-то идеальный мир была неосознанной и очень искренней. Поэтому я не только играл, но с радостью «вел» свет и звук, делал декорации. И не могу сказать, от чего больше получал удовольствия — от того, что выхожу на сцену, или от того, что за кулисами вовремя включаю звук. Я даже избегал больших ролей. Ведь когда у меня были маленькие, хватало времени на то, чтобы еще заниматься светом, декорациями, костюмами, то есть создавать спектакль!
Мне так нравилось существовать в театральном мире, что я не уходил домой после репетиций. Сидел в зале и смотрел, что происходит на сцене. Поэтому сейчас мне трудно понять «молодых» людей, которые в 30 лет еще не знают, кем станут, «когда вырастут». В старших классах я уже точно решил, что буду артистом. После девятого класса «сходил на разведку» — попробовался в разные театральные училища. И почти везде прошел. Это окрылило, я понял, что могу быть интересен не только внутри нашей студии.
— Дома ваш выбор поддержали?
— Поддержали. Хотя актеров в моем окружении не было. У нас медицинско-библиотечная семья. Может быть, поэтому для мамы, бабушки, брата было даже любопытно, что «Женя пойдет в артисты». А вот свою дочь Тоню, когда она решила поступать в театральный, я не то что отговаривал, но открыто не поддерживал.
— Антонина, окончив Щукинское училище, сейчас успешно работает в РАМТе. Так почему в свое время вы ее не поддерживали? Не хотели, чтобы ей намекали, что она «блатная»?
— И поэтому тоже: я сам артист, режиссер и знаю все эти разговоры «добрых людей» вокруг. Самое важное вот что: я считаю, если кто-то может избежать актерской профессии, то должен это сделать. Когда меня просят «посмотреть ребенка», сначала долго отказываюсь. А потом, даже не послушав будущего абитуриента, минут сорок убеждаю его не поступать: «В актерской профессии успеха добиваются единицы из тысяч. Она сложная, неблагодарная, непредсказуемая, часто калечит характер. Ты успешен — и от этого портится характер. Неуспешен — и от этого еще сильнее портится...» Если мальчик или девочка после этого заявляют: «Большое спасибо за ваше мнение, но я все-таки буду поступать», — тогда говорю: «Хорошо, читайте, что вы там подготовили...»
Актер — профессия для очень стойких людей. И, по-моему, воля и харизма в ней даже важнее, нежели какие-то профессиональные способности. В жизни я опасаюсь одержимых, «сумасшедших». Но в актерском деле могут состояться только такие «помешанные» на профессии личности. Это не значит, что артистами не могут быть «нормальные» люди. Но двигают вперед, генерируют новые идеи только те, кто готов жизнь положить на любимое дело.
— Вас брали в училище уже после девятого класса. Наверное, после десятого совсем легко поступили?
— А вот и нет. Дело в том, что я очень хотел попасть в Щукинское. Был подвижным, поющим, танцующим, музыкальным мальчиком, любил «показывать», изображать — кривляться, одним словом. Поэтому решил, что мое место в «Щуке». Ведь во МХАТе — скука, академизм. ГИТИС, Щепкинское — не мое. А из «Щуки» вышли все мои любимые артисты, которых я видел в спектаклях Театра сатиры и в Вахтанговском. Однако в Щукинском с первого тура слетел. Смог показаться еще раз — и снова отрицательный результат. Переживал страшно! Ведь в голове уже нарисовал перспективу, как после окончания «Щуки» иду работать артистом в Сатиру, или в Вахтанговский, или в «Ленком». А тут — пролетел. Я недоумевал: «Товарищи педагоги, вы что, не понимаете, кого просмотрели?!»
В итоге решил идти в Щепкинское, куда меня зазывали с первого же прослушивания. В Школе-студии МХАТ на курс Табакова у меня тоже были шансы пройти. Но там был такой колоссальный конкурс, что я подумал — к Олегу Павловичу точно не попаду. Отнес аттестат в «Щепку», возвращаюсь домой, вдруг — звонок домашнего телефона. Голос в трубке: «Добрый день, это артист театра и кино Олег Табаков. Я хочу поговорить с Писаревым Евгением. Это вы только что отдали документы в Щепкинское училище?» Я так удивился — откуда он знает?! Не догадывался, что педагоги разных училищ во время экзаменов между собой общаются, обмениваются информацией. А Табаков продолжает: «Сегодня же заберите аттестат из Щепкинского и приносите в Школу-студию МХАТ — мы вас берем». Конечно, я так и сделал.
Правда, вскоре выяснилось, что Олег Павлович у нас преподавать не будет. Он решил еще один год вести курс, на котором учились Машков, Миронов, Апексимова, Николаев, Янковский. А новых ребят, которых набрал, отдал Авангарду Николаевичу Леонтьеву и Юрию Ивановичу Еремину. Курс поделили на две части. Я оказался у Еремина, который тогда руководил Театром Пушкина. Вот такой абсолютный зигзаг судьбы: я не поступил в «Щуку», оказался в «Щепке», откуда меня забрал Табаков, а потом он же отдал меня Еремину, которого я знать не знал.
— И как к вам отнесся Юрий Иванович?
— На первом же занятии сказал: «Вы абсолютно не нашей школы, вы эстрадник, вы все «показываете»! Играете в стиле «люди на последнем ряду, вы же заметили, как смешно я это сделал?!». Я понял, что попал не просто к неизвестному мне человеку, а к мастеру, которому неинтересен и даже чужд по своей природе. Говорю это, потому что сейчас у меня с Юрием Ивановичем (он сегодня работает в Театре Моссовета) очень теплые отношения. Он не скрывает, что гордится мной. Но тогда, в училище, представить это было невозможно. Сильно переживал, что для Еремина я случайный человек, которого ему навязал Табаков.