Борис Каморзин: «Я не герой-любовник»
С годами поняли: никуда нам друг от друга не деться. Так в нашей книге судеб написано. Для меня крайне важно, что Света всегда поддерживала и в годы безденежья говорила: «Я в тебя верю — все будет!» Из театра, кстати, вместе со мной ушла.
-Не очень люблю, когда узнают на улице. Бывает, увидели — и пальцем тычут, шепчутся. Некоторые подходят: «У вас такое знакомое лицо, а где вы играли?» Я что, сейчас начну рассказывать где? Другое дело, если в Интернете уже успели подглядеть: «Борис Борисович, здравствуйте! Какая у вас интересная роль в «Ликвидации»!» У меня иммунитет к звездной болезни, поскольку слава настигла достаточно поздно — только к сорока годам. В кино пришел с багажом, успев поскитаться по театрам и московским углам...
— Вы же с четырнадцати лет живете в Москве без родителей — отсюда закалка?
— Еще какая! Я ведь был домашним мальчиком, который мечтал стать пианистом. Любил петь, с большим удовольствием играл перед гостями, в школе участвовал в разных капустниках и даже выступал на партийных концертах. Уже знал, что такое зал, публика, аплодисменты... В Брянске, откуда родом, меня заметила профессор из Москвы и пригласила в школу при московской консерватории — для одаренных детей со всего Союза. На самом деле учились там московские мажоры и гораздо меньший процент талантливых детей с периферии. Меня поразили люди и среда, в которую попал. Дедовщина была даже в более жесткой форме, чем потом в армии: могли и деньги отнять, и побить, и унизить. А я был неприспособленным, маленьким, слабым и не сопротивлялся. Драться не умел — сразу все отдавал. Приходилось лавировать, чтобы выживать, и это мешало заниматься музыкой. В какой-то момент заступилась мама: специально приехала и поговорила с моим главным обидчиком. Так тонко выстроила разговор, что хулиган с тех пор стал меня защищать! Вскоре я вообще вошел в круг уважаемых жильцов интерната.
Но занятия отошли на второй план: стал прогуливать — сбегал с уроков и бродил по Москве, играл в футбол с одноклассниками, вино начали пить грузинское... В последний месяц перед экзаменами садился за рояль, все выучивал. Если бы трудился усерднее, стал бы выдающимся пианистом, без ложной скромности скажу, что превосходил многих...
— И в результате вместо консерватории оказались в армии. Или все же хотели служить?
— Кто в здравом уме захочет в армию? Я пианист — зачем мне автомат? Но связей и блата не имелось, так что пошел служить на общих основаниях. В середине восьмидесятых можно было и в Афганистан попасть, но меня определили в Белоруссию, в ракетные войска. В части тут же сел за пианино — и попал в оркестр. В результате не ракеты протирал, а играл на барабане. В казарме жилось гораздо проще, чем в музыкальном интернате. И люди взрослее, и я уже знал, как себя поставить.
— Девушка на гражданке ждала?
— Девушка мне писала и даже приезжала в часть. Отношения завязались в девятом классе. После урока она сунула записку в руку, разворачиваю, а там: «Люблю тебя». Я к ней:
— Вы мне писали, не отпирайтесь... Прочитал ваше «письмо Татьяны к Онегину».
Она:
— И вы мне скажете то же, что Евгений Татьяне?
— Нет, почему же?
Я ответил на ее чувства, и все у нас было хорошо. Но вернувшись из армии, узнал, что у подруги появился еще один ухажер. Парень на нее давил: мол, если бросишь, покончу с собой!
Она разрывалась:
— Обоих вас люблю!
И я отошел в сторону.
— Нет, — говорю, — обоих не надо.
Таким был первый опыт, но настоящая влюбленность пришла, когда учился в Щукинском...
— Все-таки решили пойти по стопам родителей?
— Я уже сомневался, надо ли поступать в консерваторию, и вспомнил свое детство, проведенное за кулисами брянского народного театра «Прометей», создателем и художественным руководителем которого была моя мама. Запах старых костюмов, немного затхлый... Как актеры переодеваются, бегут... Все это меня волновало. Папа Борис Каморзин был актером, а в Новый год еще и превращался в главного Деда Мороза города. Я наблюдал, как отец гримируется за столиком, наклеивает бороду... И для меня в этом была не сказка, а магия актерского перевоплощения. Иногда брал его посох и стучал им в пол, подражая папе. Мама окончила ГИТИС и работала в театре режиссером. Она же помогла мне подготовиться к Щукинскому училищу.
Обычно все подают документы в несколько вузов, я же нацелился только туда. Очень самонадеянно! Да еще перед прослушиванием положил в карман диктофон: нажал на кнопочку и пошел в аудиторию. Потом слушал в своем исполнении монолог Мармеладова из «Преступления и наказания» и понимал: действительно хорошо читал, поэтому и проскочил! Ту запись до сих пор храню как память.
— В театральном общежитии было веселее, чем в музыкальном интернате?
— Общежитие мне почему-то дали только на третьем курсе. До этого я буквально был бродячим актером: ночевал у друзей, в самом училище, во Дворце пионеров — знакомый студент там работал сторожем... Учеба тоже не сразу задалась, чуть не выгнали за профнепригодность: не мог придумать этюды, не понимал, что такое наблюдения, память физических действий... Зачем кусать яблоко в руке, когда его там нету? Считал, что эти упражнения мне на фиг не нужны. Кому понравится такой своенравный студент? Но спасибо моему мастеру Юрию Катину-Ярцеву — отстоял. А на третьем курсе, как только начались отрывки из произведений классики, я раскрылся.
— Вы сказали, что в училище и настоящее чувство вас настигло...
— Да, она не была студенткой — работала в Щукинском училище, при этом моложе меня... Увидел, влюбился, открылся, проводил домой — и очень быстро у нас все закрутилось. Ее родители пошли навстречу и пустили меня в дом. Я прижился и начал претендовать на то, чтобы со мной считались. Девушка собиралась поступать в консерваторию, а все силы уходили на меня: требовал внимания, мы постоянно ссорились... Типичный юношеский максимализм — я ее очень любил. Даже подали заявление в ЗАГС, но сразу после этого будущая теща выгнала меня из дома. Как потом понял, ее план был — заполучить дефицитное постельное белье из магазина для новобрачных, которое отпускали только по справке из ЗАГСа... После чего мне дали от ворот поворот.
Переживал страшно — душа болела, ничего не помогало... А уже четвертый курс, надо репетировать спектакли. И я вдруг понял: теперь мне есть чем играть. Как говорила бабушка: «За шкурой нет — к шкуре не пришьешь». Так что в актерском багаже прибавилось. Сильнее стал.