Как российский биотех-стартап нашел зарубежных инвесторов, но не нашел понимания в «Сколково»
Государственный фонд тратит деньги на то, чтобы уничтожить компании, которые сам же до этого создал на государственные деньги — так можно трактовать ситуацию с исками к грантополучателям от «Сколково»
В постсоветский период российская биотехнологическая отрасль оказалась в условиях борьбы за выживание: если до распада СССР она жила и развивалась централизованно, под полным контролем со стороны государства, то затем надолго оказалась фактически никому не нужной.
Особенно сильно это ударило по фармацевтике: она была поставлена перед необходимостью функционировать в новых, рыночных условиях. Главной целью фармкомпаний должно было стать извлечение прибыли из уже разрешенных к продаже препаратов. А вкладывать деньги в отечественные инновационные разработки было просто некому.
В это время на Западе продолжалось развитие доказательной медицины и фармацевтики. Темпы их развития подстегивали как прорывы в фундаментальной науке, так и технологические усовершенствования в сфере биотехнологий. Это стало возможным благодаря тому, что на протяжении многих лет там целенаправленно тратились миллиарды долларов и на развитие фундаментальной науки, и на создание венчурной экосистемы для фармацевтических стартапов – то есть экосистемы частных фондов, готовых вкладывать деньги в коммерциализацию научных разработок, вырастающих, в свою очередь, из грантов National Institutes of Health (NIH).
В России же ничего подобного по масштабам и по качеству не было: даже если хоть какие-то научные разработки и теплились в пустующих коридорах НИИ, то ни инструментов их «трансляции» во что-то прикладное для последующей коммерциализации, ни квалифицированных кадров для этого в стране просто не было. Как не было и такого важного звена для стимулирования биотехнологических инноваций и поддержки фармстартапов, как частные венчурные фонды, которые были бы готовы инвестировать в эту высокорисковую отрасль и конкурировать между собой за перспективные разработки. К слову, забегая вперед, вынужден признать, что даже сегодня ситуация с венчурными фондами для фармразработок хоть и лучше, чем в 1990-е или даже 2000-е, но не кардинально: те фонды, что есть в России сегодня, увы, можно пересчитать по пальцам одной руки, и многие из них «частные» весьма условно.
В конце 2000-х, в самый разгар президентского срока Дмитрия Медведева, правительство обратило внимание на сложившуюся ситуацию и решило попробовать наскоком переломить ситуацию: появилась идея создать собственную Кремниевую долину, которая должна была обеспечить развитие инновационных разработок в самых разных областях, в том числе в биотехе. В результате, в марте 2010 года был учреждён Фонд «Сколково», а уже в сентябре Президент подписал закон «Об инновационном центре «Сколково». Команда Фонда начала активно искать первых резидентов, обещая гранты, налоговые льготы и «венчурный подход» с минимумом бюрократии.
Сотрудники «Сколково», ответственные за привлечение в Фонд перспективных резидентов, были наслышаны о разработках моего отца, Владислава Дейгина, доктора биологических наук, профессора Института биоорганической химии им. М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН, и предложили ему сотрудничество. В результате, на базе ИБХ РАН и была создана компания «Фарма Био».
Пептидные инновации
Заниматься разработкой медицинских препаратов мой отец начал ещё в 1980-х годах, когда Военно-медицинская Академия СССР привлекла его к созданию нового средства для восстановления иммунитета у подводников, служащих на атомоходах. Тяжёлая работа в течение полугода рядом с ядерным реактором сильно истощает организм – по возвращении в порт многих подводников приходилось выносить с подлодки на носилках.
Идея специалистов из Медакадемии заключалась в поиске активных веществ, выделяемых тимусом (вилочковой железой) – органом, который играет важнейшую роль в иммунной системе, но с возрастом заметно атрофируется. Основной акцент в этом поиске был сделан на пептидных регуляторах – на тот момент мой отец был одним из ведущих специалистов по химии пептидов, то есть небольших цепочек аминокислот, фрагментов более крупных молекул белка, которые влияют на подавляющее большинство процессов в организме.
В результате этого сотрудничества был создан препарат «Тимоген» — пептидное лекарственное средство, которое в 1989 году успешно вышло на рынок и продается по сей день. И, кстати, в 1995 году зарубежные права на этот препарат были куплены американской компанией «Сайтран», что для отечественной фармацевтики было и остаётся большой редкостью: за всю её историю, по моим подсчетам, лишь пять отечественных лекарств были проданы за рубеж, причём два из них разработаны моим отцом.
Уже через год после вывода «Тимогена» на рынок, в 1990 году, отец основал кооператив, ставший, по сути, первым российским биотехнологическим стартапом – «Всесоюзный инженерный центр пептидных препаратов «Пептос», который довольно быстро вызвал интерес у зарубежных компаний. После продажи прав на «Тимоген», команда «Пептоса» не остановилась на достигнутом и вскоре вывела на клинические испытания уже следующее поколение пептидных регуляторов иммунной системы, в числе которых оказались «Тимодепрессин» (для лечения аутоиммунных заболеваний) и «Стемокин» (препарат для стимуляции кроветворения и иммунитета после воздействия химиотерапии и радиации).
В конце 1990-х отцу удалось привлечь канадского инвестора, и он начал активную работу по выводу разработанных препаратов на зарубежные рынки, особенно американский, который составляет почти 50% от мирового. Работа в России также не останавливалась: «Пептос» совместно с партнёром, компанией «Цитомед», занимался продажей «Тимогена». Часть от полученной выручки дала возможность провести необходимые клинические исследования и к концу 2000-х вывести препараты «Тимодепрессин» и «Стемокин» на российский рынок.
Поиск инвестора
Стоит отметить, что если в «маломолекулярной» фармацевтике российские инновации уже давно отстают от зарубежных, то пептидная компетенция в России по-прежнему находится на мировом уровне. Именно экспертиза команды моего отца помогла «Пептосу» добиться успеха. Перспективные исследования на базе лаборатории в ИБХ РАН не останавливались, и в 2008-2010 годах мы активно искали инвесторов под новые проекты, а также вели переговоры с «Роснано» и ещё парой крупных игроков фармацевтического рынка для привлечения финансирования под наши оригинальные разработки – на тот момент в нашем пайплайне было уже четыре препарата, готовых к новым клиническим исследованиям, и еще библиотека из 5-6 пептидов, готовых идти на доклинические испытания.
Планов было много: во-первых, провести клинические исследования по новым показаниям «Тимодепрессина» и «Стемокина», которые бы позволили расширить спектр их применения; во-вторых, необходимы были клинические исследования для двух новых разработок – препаратов «Опилонг» (для снижения алкогольной зависимости) и «Седатин» (для профилактики и лечения тревожных расстройств). Кроме того, появилась идея использования пептидов в борьбе с болезнью Альцгеймера – на это тоже требовались средства. Были также в нашей библиотеке и новые пептидные анальгетики, и пептидные антидепрессанты, и много еще чего весьма интересного.
Как раз в этот момент к нам и пришла команда из Фонда «Сколково». Они предложили сделать наши разработки основой одного из флагманских проектов биомедицинского кластера. Уже тогда упоминалась важность импортозамещения и предотвращения «утечки мозгов» — декларировалось, что государство решило создать максимально благоприятные условия для того, чтобы отечественные инновации больше не уходили за рубеж. Перед предложенными условиями трудно было устоять: западный венчурный подход, минимум бюрократии, а также поддержка не только на стадии разработок, но и на стадии коммерциализации. Причем деньги предлагались грантовые, прямо как в NIH.
Главный посыл был такой: зачем вам сейчас, на таких ранних стадиях, отдавать львиную долю проекта стороннему инвестору, когда грантовые средства могут позволить пройти самый рисковый этап валидации ваших молекул? Это действительно звучало очень привлекательно, ведь каждый успешно пройденный этап коммерциализации новой молекулы (например, доклинические испытания, первая фаза клинических) существенно – в разы! – снижал риски для внешнего инвестора, которого мы должны были привлечь в случае подписания соглашения с Фондом. Такой подход позволил бы нам повысить капитализацию проекта и таким образом уменьшить ту долю, которую необходимо будет отдать за вложенные инвестором средства.
Так, по инициативе Фонда, и была создана наша компания «Фарма Био», которая в 2011 году вошла в число первых 16 резидентов «Сколково» в России. Генеральным директором стал мой отец, я занял пост исполнительного директора. Мы пригласили специалистов, а обязательства по выплате зарплат сотрудникам на весь трёхлетний период нашего проекта «Синтетические пептидные препараты» взял на себя Фонд.
«Работайте спокойно»
Наша главная задача заключалась в том, чтобы разрабатывать и внедрять в медицинскую практику инновационные российские разработки в области иммуно- и нейрорегуляции, создавать инновационные методы терапии и профилактики болезни Альцгеймера. Иными словами, мы сосредоточились на создании нового поколения оригинальных пептидных лекарственных средств, для лечения широкого спектра социально-значимых заболеваний.