Как я познакомилась с 26-летним Миком Джаггером (и невольно его полюбила). Воспоминания Хелен Лоуренсон
В 1968 году знаменитому редактору Vanity Fair был 61 год. Высокомерному и страстному фронтмену The Rolling Stones — 28. К сожалению, между ними была поколенческая бездна. К счастью, ни один из двоих в нее не верил. Esquire публикует колонку Хелен Лоуренсон о том, как она встретилась с бунтарем из телевизора на записи альбома Beggars Banquet и безвозвратно его полюбила.
***
Даже если вы испытываете отвращение к Мику Джаггеру, как это сначала было со мной, вы не можете игнорировать фигуру одного из виднейших лидеров поп-культуры, ставшего голосом и символом нового поколения. На фоне его чувственной демонической натуры остальные поп-звезды кажутся чересчур сентиментальными. Даже The Beatles — особенно Пол Маккартни со своим приторным высоким голосом и невинными большими глазами, смахивающий на простачка из 1920-х, который вот-вот защебечет — не сравнятся с Джаггером и той искрящейся, прожигающей энергетикой, которой он наполняет свои песни. Его выступления напоминают жанр «фламенко-поп»: ярость, страсть, властность, мужское высокомерие.
Впервые The Rolling Stones я увидела на британском музыкальном телеканале. Из Мика вырывался крик – “I can’t get no satisfaction” (Я не могу получать удовольствие. – Esquire). Высокомерный, надменный, судорожно дергающийся, с перекошенным лицом, крикливым и напористым голосом — он был настоящим Корибантом, в котором кипела энергия. Я была потрясена. Больше всего меня шокировало, что я была вне себя от злости и не могла понять ее природу: меня никогда не интересовали песни-однодневки из «Топ-10», и те, кто их поет. Оказалось, что моя реакция — шок, в моем случае быстро сменившийся восхищением — знакома людям старшего поколения повсюду. Пока другие поп-певцы вызывают у них пренебрежение, скуку, раздражение, потеху и презрение, Джаггер провоцирует чувство гнева. Поскольку многие взрослые люди не терпят нового, они интуитивно противостоят его провокациям. Ведь Мик пытается пошатнуть их традиции и устои.
Именно поэтому у большинства людей старше тридцати The Rolling Stones вызывает ненависть. Вам не удастся встретить матрон, лепечущих над ними (как это делала покойная Дороти Килгаллен в телевизионной передаче Дэвида Сасскинда: «The Beatles просто прелестные!»), и их не обожествляют в таких журналах, как Partisan Review. Никто не называет их очаровательными, симпатичными, веселыми и добрыми; Джеки Онассис не приведет детей на их концерт; невозможно представить, чтобы Королева наградила их Орденом Британской Империи; их не зовут на приемы британские послы. Напротив, недавно в одной лондонской газете их назвали «ночным кошмаром каждой матери»; их презирают миллионы людей старшего поколения, у кого музыканты ассоциируются с изгоями, которых можно встретить в опиумном притоне.
Перед первым интервью с Миком у меня был мандраж. И хотя к тому моменту я уже была преданным – если не зачарованным – поклонником его творчества, меня все еще пугала его репутация. Даже в The Village Voice сказали, что «к нему невозможно подступиться…Вы хотите достучаться до Мика Джаггера? Да вы даже близко не подойдете». (Ричард Голдштейн, ровесник участников The Rolling Stones и завсегдатай поп-сцены – каким я и подавно не являюсь – даже процитировал британского журналиста: «Разговор с The Rolling Stones – это как поход к стоматологу…Они доводят журналистов до заикания и заставляют испытывать чувство позора»).
Наша встреча была назначена на семь вечера в звукозаписывающей студии, где группа проводила большинство ночей, работая над своим новым альбомом Beggars Banquet. Меня предупредили, что Мик никогда не приходит вовремя и что он настолько непредсказуем, что может появиться поздно ночью или вообще не прийти. Мы прибыли с фотографом и его другом довольно рано и ждали в пустом помещении с микшерным пультом. Ровно в семь пришел Мик. На нем был длинный желтый пиджак, фиолетовые слаксы, креповая рубашка цвета лайма с оборками спереди, белые носки и темно-коричневые кожаные туфли с белыми вставками. Потрепанность – это абсолютно не про него. Его длинные, светло коричневые волосы выглядели чистыми и блестящими (Джаггер с короткой стрижкой — это нечто невообразимое), вещи – безупречными. Его стройное, упругое, изящное тело напоминало тело молодого тореадора. И хотя некоторых он отталкивает своим видом, – слишком полными губами, тусклыми, застывшими светло-голубыми глазами на бледном холодном лице — в нем явно есть брутальность, которую невозможно с чем-либо спутать и которая делает его исключительно привлекательным для молодых девушек, извивающихся на танцполе как угри, и устраивающих массовую истерию на его концертах.
Чарли Уоттс, барабанщик, приехал сразу после Мика. Он спокойный и вежливый, а ещё редко улыбается. У него была более традиционная одежда, чем у Мика. Он объяснил, что до этого был на церковном таинтстве, где стал крёстным отцом. Казалось, его беспокоило то, что я могу использовать этот факт против него, потому что позже вечером он подошёл ко мне и сказал извиняющимся тоном: «Я не хотел идти на крещение, понимаете. Не то, что я... Это ребёнок моей сестры, и я пошёл только потому, что для неё это много значит». «Хорошая была купель?» — спросил Мик.
Остальные опаздывали, так что Мик предложил пойти в бар. Он довез нас туда на «Ягуаре», принадлежавшем группе, (у самого Мика — темно-синий Aston Martin, кабриолет Cadillac 1937 года и подержанный Citroën). В пабе он принял у нас заказы, сходил к бару и принёс напитки. Он славный. У него грубоватые манеры, и он очень самоуверенный. Мне показалось, он хотел избежать вопросов с моей стороны, или, как минимум, отложить их на потом. В основном, он общался с теми, кто был его возраста, и по его диалогам здесь и в дальнейшем в студии, когда все уже приехали, я догадалась, почему несостоявшихся интервьюеров ожидали разочарование и крах.
В первый час я едва ли могла понять, что он говорил, причём не только из-за сленга, на котором общаются в его кругах. Возможно, еще и оттого, что он сдавленно говорит (хотя, когда хочет надоесть, изъясняется чисто), но все же главная причина в том, что во время разговора с друзьями он использует жесты, воздействует эмоционально. Как только ты это понимаешь, — а это возможно, только если следишь за ходом его мысли — начинаешь улавливать хотя бы какие-то ключи к разгадке. Например, когда я произнесла имя пиарщика, он сказал: «Да, я встретил его сегодня». Наступило молчание. «У него был портфель». И все. Но после этого предложения у меня получилось понять общую картину. Не всегда это удавалось так легко, и часто мне приходилось просить разъяснений.
Хотя он четко понимает, что делает, ему не нравится казаться серьезным и деловитым. Он притворяется, что ничего не знает об организационных вопросах группы, но его помощник сказал мне: «Он всем заправляет. У него есть адвокаты и бухгалтеры, но все решения принимает Мик. Он напоминает председателя правления компании. Другие вносят предложения, а он решает, принимать их или нет. Он стержень этой команды, и все, что он говорит, происходит, и никакие подставные помощники ему не нужны».
Он отметает даже вопросы о песнях. «Кит (Ричардс – Esquire) их пишет. Я просто помогаю», — ответил музыкант. На самом деле, он пишет большинство текстов и знает, какой должна быть музыка, хотя атмосфера тем вечером в студии звукозаписи была настолько непринужденной, что непосвященный ни за что бы не понял, что делают эти люди. Они бездельничали, шутили, рассматривали журналы, паясничали, будто это было дождливое воскресенье и делать было нечего, кроме как убиваться от скуки. У любого управляющего звукозаписывающей студии, который бы оказался там в тот момент, случился бы истерический припадок. К примеру, они не могли найти одну из кассет. «Разве они не в маленьких жестяных банках?», — спросил Чарли. Когда поиски в комнате провалились, один из техников пошел смотреть в подвал.
«Одно разочарование», сказал Мик. «Словно ребенок, ищущий маленький стеклянный шарик: это тот, который я потерял два года назад, а где другой, синий?» Спустя какое-то время пришел еще один человек. «Они потеряли “Parachute Woman”, — рассказал Мик, — а только что мы потеряли чувака, который пошел ее искать». Этот новый пошел искать первого. «Так, еще один пропал», сказал Мик. «Кто-нибудь может вспомнить, что мы делали, когда записывали “Parachute Woman”?» Прошло полтора часа, и они ее нашли. «Кто ее нашел?» - спросил Мик. «Ее нашел привратник». Я не знаю, шутил он или нет. Он повернулся ко мне. «Как долго вы здесь планируете быть?» «Я хотела бы с вами поговорить», ответила я. «Отлично. Пойдемте в соседнюю комнату. Здесь невозможно находиться». Это правда было так, потому что к тому моменту звукооператоры уже взялись за дело, и оглушающие звуки музыки то раздавались, то затихали.
Он прошел в маленькую захламленную комнатку, где мы сели на скамью. Я раздумывала, как преодолеть языковой барьер, но на самом деле беспокоиться не стоило. Он понял мою проблему, и, как только мы оказались один на один, он начал говорить чисто. Так он идет навстречу людям извне, если не хочет сбить их с толку.
Я начала расспрашивать его о фильме «Представление», в котором он должен был сняться для Warner Brothers-Seven Arts. «Я ненавижу мир кино, — отрезал Мик. — Пиарщики, продюсеры, бизнесмены. Они такие глупые. Пресс-конференции меня достали. Ты это делаешь потому, что ты поп-исполнитель, который собирается сняться в кино. Верно? Почему я должен давать интервью? Чтобы фильм лучше продавался. Зачем его продавать? Чтобы получить деньги. Деньги для кого? Для них, бизнесменов. Я думаю, это веский повод, но я не в восторге от этого. Это никак на меня не повлияет, потому что я не горю желанием стать кинозвездой. Я пытаюсь понять свой мотив: почему я вообще должен сниматься в фильмах? Я надеюсь получить от этого удовольствие и надеюсь, что это заставит работать ту часть моего мозга, которая ни в чем не задействована. Но, возможно, я делаю это для того, чтобы удовлетворить свой эгоизм. Ведь так со всем. Поэтому музыка и приводит в восторг. Мне это доставляет удовольствие… Я не хочу собственную торговую империю. The Beatles открыли магазин. Это английская мечта. Я не хочу ее исполнять. И они не хотели. Скажем, они хотели, но не хотели, если ты понимаешь, о чем я… The Maharishi? Я ездил в Уэльс, чтобы его услышать. Он очень клево звучал, но мне не захотелось в Индию. Знаешь, если ты что-то ищешь, то ты хочешь попытаться найти это. Ты хочешь что-то найти. Это нормально, если ты думаешь, что это тебе поможет. Но я чувствую, что мне это не нужно».