История прощения. Ханна Ричел: «Дом у реки»
Марго — младшая дочь известной писательницы Кит Уивер — внезапно сбегает, спалив дотла мастерскую матери. Спустя годы она возвращается в родительский дом, чтобы примириться с собой и родными. Роман Ханны Ричел «Дом у реки» — проникновенная история английской семьи, выпущенная издательством NoAge. «Сноб» публикует отрывок, в котором молодая Кит и ее партнер, драматург Тед, строят семейное гнездо в тихой провинции.
Они переехали в Уиндфолз в конце ноября, и первое же утро встретило их морозным узором, ползущим по стенам от сквозящих окон, и сбоящей системой подачи горячей воды, которая решила испустить дух. Дом продали с имуществом прежних хозяев, странным набором мебели: широким дубовым столом, приютившимся в дальнем углу обеденного зала, книжными шкафами до потолка в гостиной, длинным дубовым столом на кухне, поеденной молью детской лошадкой без глаза, обнаруженной в одной из малых спален, и огромной, словно лодка, двуспальной кроватью из красного дерева, занимающей большую часть хозяйской спальни. И хотя мебель не совсем отвечала их вкусам, они были благодарны этому наследству. Их собственные немногочисленные пожитки — вещи Кит и то, что осталось Теду в наследство от родителей, — были едва заметны в этом огромном доме, который поглотил их, словно кит мелкую рыбешку.
Но это не имело значения. Неважно, что Кит по утрам боролась с темпераментной плитой, подпаливая то тосты, то, порой, и саму себя, или то, как она по вечерам пыталась сдержать сквозняки слоем скомканных газет, или что по ночам они дрожали под грудой одеял, лежа перед зажженным камином. Все это было неважно, потому что у них голова кружилась от счастья и новизны недавней покупки этого дома. Когда Тед будил ее, принося чашку чая, а после оставлял нежиться в постели и уходил писать, Кит лежала, поглаживая растущий живот. Смотрела, как зимний свет пляшет в узоре ловца снов над их кроватью — своего любимого, она так и не смогла с ним расстаться, покидая прилавок на рынке. Скользила пальцами по розовому кварцу, подаренному Тедом, который она хранила под подушкой. Говорила себе, что этого ей достаточно.
Любовь. Близость. Всего этого у них хоть отбавляй. Ей было достаточно ходить по дому, слышать стук клавиш на печатной машинке Теда и знать, что они находятся именно в том месте, где и должны.
К чему-то, конечно, пришлось привыкать. Больше не было вечеринок и пабов, субботних вылазок на блошиные рынки, ночных пьянок с друзьями в подвальных барах и утренних посиделок в дешевых кафешках за чашкой чая и сигаретой. Больше не было и холодных утренних дежурств на рынке, покупателей, бросавших мимолетный взгляд на их товар на прилавке, невыносимо долгих часов обнаженного позирования на диванчике в студии, где, убаюканная шорохом угля по бумаге или кисти по холсту, она уплывала в глубины собственного сознания, позволяя воображению лететь в миры выдуманных историй. Порой она раздумывала над вопросом, что задал ей Тед: этим ли она хочет заниматься? Но она и правда не знала ответа. Рядом с неоспоримым талантом возлюбленного она казалась себе неполноценной. Он был действительно выдающимся. Он был настоящим писателем. Она чувствовала, как в ней растет жажда деятельности, но полагала, что это тот самый пресловутый материнский инстинкт, необходимость обложить гнездо перьями и сосредоточиться на новой жизни, что растет внутри нее. С переездом и беременностью она решила полностью отдать себя новой работе: она станет матерью, самой лучшей на свете.
В своем новом доме она отвлекала себя, работая на строптивой швейной машинке, найденной в шкафу на втором этаже, подшивая хлипкие занавески для спальни и пытаясь по журнальным выкройкам сшить одежду для будущего младенца и его будущей матери. Она взяла книгу рецептов в местной библиотеке и проводила вечера на кухне, готовила супы и варила варенье, так что окна там постоянно были запотевшими. Она до блеска шлифовала песком старый дубовый стол, найденный за сараем.
Тед, отчаянно пытавшийся закончить новую пьесу, сперва устроил рабочее место в комнатке в башне, затем в одной из малых спален и наконец обосновался за огромным столом в обеденном зале.
— Здесь теплее, — сказал он, — к тому же мне нравится слышать, как ты суетишься по дому. От этого мне не так одиноко.
Она знала, что порой Тед волновался о жизни, которую они ведут в столь уединенном месте. Но в редкие моменты сомнений стук клавиш машинки под его пальцами успокаивал ее, убеждал, что они приняли верное решение. Теду надо было закончить работу. Кит знала это. Тед знал это. Агент Теда, Макс Слейтер, тоже знал это. Последнюю пьесу он написал три года назад. Без давления и суеты лондонской театральной жизни он снова сможет спокойно работать. И ему необходимо создать нечто новое, хотя бы чтобы самому себе доказать, что он все еще на это способен.
Она не трогала его до заката, когда под лучами заходящего солнца они отправлялись на вечернюю прогулку, собирали хворост и Тед порой останавливался, чтобы привлечь Кит к себе, уткнуться лицом ей в шею или погладить растущий живот. По вечерам они сворачивались под одеялом, Кит клала ноги ему на колени, и в окружении книг они слушали потертые диски на старом проигрывателе. Возможно, их финансовое положение было не самым надежным, но они были счастливы. Будущее казалось полным обещаний и перспектив, точно гроздья яблок на садовых деревьях, окутанных белым маревом цветения.