История
Через тернии к реальности
Веками все созданное, открытое и пережитое человечеством было известно по рассказам и картинам. Пока 230 лет назад не родился Луи Дагер, благодаря которому мир вступил в эпоху документалистики. Он изобрел фотографию, лишив художников монополии на реальность
«Пожар!» — кричит пассажирка у окна омнибуса, выезжающего около часа дня восьмого марта 1839 года с бульвара дю Тампль на площадь Шато д'О. Седой парижанин лет пятидесяти просит кондуктора остановить. И бросается к павильону с пятью большими полыхающими окнами. Мимо фонтана со львами. Сквозь живую цепь жителей квартала, передающих ведра с водой из ближайшего канала Сен-Мартен. К пожарным в золотистых касках и синих мундирах. Он — владелец здания. Сейчас главное — спасти от огня его студию в соседнем доме. Там настоящее сокровище.
В начале XIX века Европа переживает революционные перемены в политике, транспортной системе, энергетике, промышленности, быту, сфере развлечений. Инновации сыплются как из рога изобилия: паровоз, пароход, электрическая батарея, ватерклозет, пищевые консервы, программируемый ткацкий станок, готовая одежда, обезболивающее. Мистиков и проповедников теснят медики, химики, физики и журналисты. Растет скорость распространения информации. После открытия Антарктиды на карте мира почти не остается белых пятен.
Но на самом видном месте зияет гигантский пробел. С тех пор как более 30 тысяч лет назад человек украсил стены пещеры Шове на юге Франции цветными рисунками львов, носорогов и тарпанов, монополия на отображение реальности принадлежит художникам.
Экзотические цветы и животных из далеких колоний француз пока видит глазами флориста Редуте и анималиста Удри. События недавней революции, походы Наполеона, знаменитостей прошлого и настоящего — глазами Давида, Гро и Энгра. Сам он может увидеть только то, что находится перед ним здесь и сейчас. В остальном за него смотрят и домысливают реальность сонмы именитых и безымянных художников, граверов, копиистов. Их продукция повсюду — в иллюстрированных атласах и журналах, на видовых открытках и афишах, в календарях и модных каталогах.
Художник — не обязательно творческое призвание, но почти всегда востребованная профессия. В разгар революции назвать свою дочь в честь уже арестованной королевы Марии-Антуанетты для бывшего судебного клерка Дагера — иррациональный поступок. А отдать сына в 1800 году вместо школы на курсы рисования — вполне прагматичный. Особенно после переезда из пригорода Парижа в провинциальный Орлеан.
Вместо вступительных экзаменов 13-летний Луи Жак Манде Дагер сдает написанные им портреты матери и отца. Через три года ему уже хватит умения и амбиций для покорения столицы. Вскоре он — ученик знаменитого декоратора парижской Оперы Игнаса Эжена Деготти. И один из героев богемного Монмартра. Поет в кафешантанах, танцует в кордебалете, балансирует на канате как заправский акробат. Эпатирует устроителей вечеринок, входя в дверь на руках. В 1814 году выставляет свои картины на парижском Салоне. Но прославят имя Дагера не они.
Два с половиной франка стоит билет в новый театр на улице Сансон. Но многочисленные посетители расположенного напротив танцевального зала Тиволи-Воксаль не прочь потратить почти половину месячного жалования рабочего, чтобы увидеть сенсацию.
Внутри полутьма, как в нынешнем кинозале. Все сидячие места на полукруглой галерее заняты. Многие стоят в партере. Кто-то вытягивает шею. Чей-то цилиндр заслоняет вид на «сцену». Там в глубокой нише как будто распахнулось широкое окно. За ним — долина Зарнен в Швейцарских Альпах. Заснеженные пики, серпантин ручьев на зеленых склонах, полноводная река в окружении белых домиков. Все течет, движется, переливается на солнце. Вдруг налетают тени облаков. Горы темнеют. Гладь озера на переднем плане покрывается рябью. Водяная пыль от фонтана перед шале веет в лицо. Удар колокола. Окно тускнеет. Все здание будто плавно поворачивается. И зрители уже внутри Кентерберийского собора.
Диорама, открытая Дагером и его компаньоном Бутоном 11 июля 1822 года, ошеломляет прессу и публику. А ведь парижан не так просто удивить оптическими иллюзиями: они уже видели и стереоскопические полупрозрачные акварели швейцарца Кенига, и «фантасмагории» бельгийца Робертсона, который на своих выступлениях проецировал на клубы дыма из скрытого «волшебного фонаря» движущихся «призраков» умерших знаменитостей. И новаторские декорации самого Дагера в театре Амбигю-Комик, куда газеты советовали ходить хотя бы ради динамических световых эффектов. И масштабные панорамы Прево, на которого Дагер работал художником девять лет. Но по сравнению с диорамой панорама кажется примитивной.
В ней иллюзия создается только благодаря круговому расположению картины и рассредоточенным на переднем плане бутафорским предметам, которые сливаются с нарисованным фоном.
Диорама — сложное сочетание механики, оптики и искусства. Центральный элемент — полупрозрачный холст, натянутый в глубине арочного проема, как фоновая декорация на театральной сцене. Размером почти с широкоформатный экран IMAX в современном кинотеатре: 22 метра в длину и 14 метров в высоту. С двух сторон на просвет на него нанесено одно и то же изображение, силуэты в точности совпадают. Различия в нюансах: на лицевой стороне струя фонтана чуть выше, на тыльной — чуть ниже. Тут — безоблачное небо, там — густые тучи.
Секрет «движущейся картины» — в системе световых окон и масляных фонарей, скрытых за экраном. И в зеркалах, способных проецировать задний свет на лицевую сторону. Когда экран освещается спереди, видна лишь одна сцена. Но стоит осветить его сзади, как проступают невидимые детали с обратной стороны. Для усиления эффекта используются цветные фильтры. Достаточно закрыть окно красным стеклом, и все детали красного цвета исчезают, а другие краски темнеют. Так возникает иллюзия движения воды, появления фигур, изменения формы объектов. Зал рассчитан на показ двух картин, по 15 минут каждая. По сигналу первый экран гаснет, и деревянный диск со зрительными рядами поворачивается вокруг оси на рельсе к другому экрану, на котором уже проступает следующая сцена.