«У владельцев есть искушение превратить компании в кеш-машину»
Почему Forbes выбрал первого вице-премьера Правительства РФ Андрея Белоусова регулятором года?
Андрей Белоусов стал символом усиленного госконтроля, курировал восстановление экономики и борьбу с ростом цен. А крупному бизнесу запомнился прогремевшими «нахлобучили» и «С кем вы, «мастера культуры»?», а еще принуждением к инвестициям и повышением налогов.
В: Андрей Рэмович, довольны ли вы темпами экономического развития?
О: Формально говоря, да, потому что экономика восстанавливается быстрее, чем ожидалось. Есть простой критерий: если произведение темпов роста 2021 года и 2020 года выше единицы, то мы преодолеваем спад 2020 года.
По текущим оценкам, темп роста ВВП в этом году составит около 4,5%. Мы превысим запланированный темп по инвестициям, по общему росту ВВП, по промышленному производству, по реальной заработной плате. А вот по реальным доходам останемся примерно на уровне 2019 года из-за провала в 2020 году. Не всем странам удалось превысить уровень спада: США, Китай превысят, а Европа, например, нет. При этом не решен целый ряд задач. Не до конца решена проблема малого бизнеса. Хотя формально численность этого сектора растет и даже превысила запланированные показатели. Однако рост происходит в значительной мере за счет легализации самозанятых, а не за счет создания новых компаний. Это сильно беспокоит.
Вторая проблема, которая до сих пор не решена, — это молодежная безработица. На фоне стабилизации ситуации с безработицей в целом молодежная безработица остается на высоком уровне. Мы этой проблемой предметно занимаемся. Есть такие простые вещи, как KPI вуза. Учебные заведения нужно оценивать по трудоустройству выпускников в соответствии с полученной специальностью. То же самое касается колледжей, которые нуждаются в глубокой модернизации. И нам нужно заново выстраивать коммуникацию с крупным бизнесом.
В: Она разрушена?
О: Она подверглась тяжелым испытаниям в период ковида. С одной стороны, бизнес в большинстве случаев вел себя крайне ответственно и лояльно — действительно подставляли плечо, когда нужно было срочно решать проблемы с кислородом, с масками, с развертыванием медицинских коек.
С другой стороны, когда изменилась мировая конъюнктура — выросли цены на металлы, на зерно, на сахар, на минеральные удобрения, — бизнес бросился на мировые рынки, иногда забывая про ответственность перед внутренним потребителем. Это привело к массе проблем.
В: Вы сейчас имеете в виду инфляцию, рост цен на продукты?
О: Прежде всего. Все начинается с перекосов на рынке, а рост цен уже балансирует эти перекосы. Когда растет экспорт, а внутренний спрос удовлетворяется по остаточному принципу, у внутреннего потребителя начинаются проблемы. Например, у производителей зерна маржинальность подскочила до 50–60%, это стало одним из самых рентабельных бизнесов в стране. То же произошло в металлургии, в производстве минеральных удобрений. Сейчас ситуация выправляется, но остается недоговоренность. И нам нужно заново выстраивать коммуникации с бизнесом, разговаривать, решать проблемы. Собственно, мы здесь и находимся для того, чтобы решать проблемы бизнеса. Но не в ущерб потребителю.
В: Мне кажется, металлурги с вами бы не согласились, что вы решаете их проблемы.
О: Вполне возможно. Но, думаю, не все бы не согласились. Металлурги разделились на несколько групп. Есть те, кому государство стало сильно мешать в этот период. С ними и возникла эта проблема с налогами, с переговорами. А есть те, кто тесно привязан к государству и госкомпаниям — к РЖД, например, к инвестиционным программам «Газпрома», «Роснефти», «Транснефти». У таких металлургических компаний доля поставок на внутренний рынок традиционно составляла 60–70% выручки. Эти компании оказались зажаты между мировыми ценами и внутренним спросом. И мы старались им помочь чем могли. Начиная от поддержки инвестиционных программ в 2020 году (например, «вечные облигации» РЖД были выпущены в основном в интересах машиностроителей и металлургов) и заканчивая ограничением экспорта металлолома, являющегося сырьем для производства электростали, на который подскочили цены.
В: Какое из всех принятых решений в этой сфере вы считаете наиболее эффективным?
О: С определенными оговорками речь может идти о налоговых новациях, принятых в 2021 году, — НДПИ, экспортные пошлины. Думаю, удалось найти компромисс в налогах и достичь баланса интересов. К сожалению, точка, в которой компромисс был найден, мало кого устраивает.
В: Ну что же это за компромисс такой, который мало кого устраивает?
О: Он устраивает потребителей. Он и был достигнут в интересах потребителей. Для металлургов это жесткое ограничение на грани изъятия честно заработанных доходов. С точки зрения правительства, это временная мера. Никто в правительстве не считает, что введение экспортных пошлин — это благо, потому что это подрывает конкурентные позиции российских производителей на мировом рынке. Вот американцы запустили целый ряд антидемпинговых расследований против наших металлургов.
Такие расследования обычно заканчиваются введением пошлин, а мы сделали это собственными руками. Но это было сделано в интересах потребителей, которые не могли выдержать такие цены.
В: А кто эти потребители?
О: Это строители, машиностроители, оборонно-промышленный комплекс. Те, кто потребляет металл. Вы будете возвращаться к вопросам налога на дивиденды для металлургов? Этот вопрос пока отложен. Проблема же возникла из-за того, что целый ряд компаний начал резко наращивать выплаты дивидендов, сокращая объемы инвестиций. Мы просто это видели, и на том совещании, когда я цитировал Горького «С кем вы, «мастера культуры»?», график раздали, на котором была очень четко показана динамика дивидендов и динамика инвестиций, как они пошли в разные стороны.
В: Но это же стандартная история рыночной экономики: когда компании не во что инвестировать, когда она не видит отдачи на капитал, она возвращает деньги акционерам.
О: Во-первых, компании видят, во что инвестировать. Теоретически вы абсолютно правы, но у нас достаточно много сфер, и, кстати, этого никто не отрицает, куда можно инвестировать. Но у владельцев есть искушение превратить компании в кеш-машину и воспользоваться временной конъюнктурой. В эту историю многие пошли. Это не стратегические решения. Более того, есть достаточно большое количество инструментов сейчас, льгот, которые можно применить для того, чтобы поддержать бизнес, чтобы он инвестировал. Те же самые СЗПК, которые, правда, задержались примерно на полгода. Здесь никак не выстроится инфраструктура.
В: А что случилось, почему?
О: Во-первых, нужно было оценить, как механизм СЗПК вписывается в новые реалии постковидной экономики и энергоперехода. Во-вторых, очень долго решался вопрос о том, кто будет оператором. До сих пор решения принимались в ручном режиме, а на этот год запланировано 100 проектов с общим объемом около 2 трлн рублей. Вручную с таким объемом не справиться, нужна инфраструктура и оператор.
В: Кто станет оператором?
О: Одна из «дочек» Минэкономразвития или «дочка» ВЭБ.РФ.
В: Когда планируется запустить?
О: В декабре или январе.
В: Ходят слухи, что хотят возродить Госплан. Вы слышали?
О: Зачем? В СССР Госплан был только вершиной айсберга. Это была очень разветвленная, тяжеловесная, огромная машина, которая работала крайне неэффективно. В здравом уме сегодня никто не захочет восстанавливать Госплан. А потом, что планировать-то?
В: Ну я не знаю, выпуск продукции.
О: Что действительно жаль, так это то, что за последние 30 лет в значительной мере утрачена культура балансовых расчетов. Мы с нехваткой такого балансового видения столкнулись в полный рост, когда начали всерьез заниматься импортозамещением. Эта культура в рыночной экономике была бы очень нужна.