«Феминистский задор у нас на первом месте»
В последние годы в России открылось несколько заметных школ и курсов творческого письма, но Школа литературных практик при Шанинке — одна из самых непривычных для нашего литературного ландшафта. Здесь ищут способы преодолеть отсталость в литературе и переформатировать неповоротливый литпроцесс, а ещё работают над коллективными антологиями о важных общественных трендах и политических событиях. «Полка» поговорила с соорганизаторками школы — писательницей Евгенией Некрасовой и поэтессой Оксаной Васякиной — о том, что не так с современной русской прозой, почему молодым авторам трудно быть услышанными и как отразить в литературном каноне замолчанные женские голоса.
Насколько я понимаю, у проекта долгая история. Расскажите, как он возник и развивался?
Оксана Васякина: Мне кажется, что становление для этого проекта вечное состояние. Мы каждый раз придумываем новые программы, перепридумываем формы и способы. Сначала мы планировали двухгодовую магистратуру на базе ММУ (Московский международный университет. Первый негосударственный университет в истории современной России, основан в 1991 году как совместный советско-американский образовательный проект.): под академической «шапкой» делать лабораторный формат, в котором люди, занимающиеся литературой, взаимодействовали бы с медиахудожниками, или с художниками звука, или с архитекторами. Чтобы это была сложная лаборатория, в которой все друг с другом разговаривают. Потом мы ушли под крышу «Шанинки» (Московская высшая школа социальных и экономических наук. Российско-британский частный университет, основанный социологом, профессором Манчестерского университета Теодором Шаниным в 1995 году.), где, собственно, сейчас и находимся. К весне мы готовим годовую программу для «Шанинки», уже более серьёзную и объёмную. При этом люди, которые пришли к нам ещё в ММУ, до сих пор с нами остаются, переходят со ступени на ступень. Это всё наши студенты: мы стараемся создавать новое большое комьюнити, у нас есть телеграм-чат, в котором все общаются друг с другом, делятся проектами и интересными публикациями.
А сначала мне просто написала Женя Некрасова, сказала, что хочет делать писательскую школу. Я думаю, это связано с тем, что Женя познакомилась с современной поэзией и поняла, что она на голову выше и намного разнообразнее, чем современная проза. Более смелая.
Евгения Некрасова: Мне со стороны кажется, что в поэзии всё хорошо с точки зрения по крайней мере языка. Поэзия в авангарде, она может работать с окружающим нас миром. Мейнстримная проза, которая до последнего времени существовала, — она даже не из девяностых к нам приходит по языку, а, я не знаю, из семидесятых. Меня это очень сильно всегда удивляло, я никогда не понимала, почему это происходит. И мы, в частности, пытаемся с этим как-то справиться.
О. В.: Мне неинтересно делать школу, где мы будем, условно говоря, учить писать сценарий. Мне хочется, чтобы в ней была поэзия, критика, чтобы был комплексный подход. Это, конечно, чем-то похоже на Литературный институт: там тоже все учатся вместе и только по мастерским расходятся. Но прикол в том, что у нас все посещают одни и те же мастерские вне зависимости от того, чем они занимаются. Как раз на границе направлений и жанров нам и хотелось бы работать. Я учу прозаиков читать стихи, а прозаики учат меня чему-то тоже: в итоге получилось так, что, пока я преподавала в школе историю современной поэзии, написала роман (смеётся). На своих занятиях я даю маленькие задания: например, если мы читаем стихи Полины Барсковой, то я приношу из «Прожито» какой-нибудь дневник и мы с ним работаем как с материалом для поэтического текста. Это даёт нам возможность попробовать разные инструменты, а с другой стороны, на примере Барсковой попробовать её метод. Также у нас есть личный тьюторинг — особенно это касается прозы. Люди обращаются к нам за пределами лекционного и семинарского времени, и мы даём комментарии, редактируем. Важная часть нашей работы — проектная. Я смотрю на себя и на своих коллег и понимаю, что, когда мы пишем текст, мы всё равно думаем о том, что с ним будет дальше. Нам приходится мыслить проективно, даже когда мы занимаемся письмом. Поэтому у нас есть мастерская, в которой студенты и студентки придумывают проекты про те темы, которые их и нас волнуют.
Антологию «Страсти по Конституции», например?
О. В.: Да, проект «Страсти по Конституции» начинался как раз в начале прошлого года, когда мы запустили нашу школу при «Шанинке». Шла как раз волна, связанная с поправками к Конституции, и мы решили подойти к Конституции как к чему-то, что нас касается напрямую. Это текст, который на нас влияет и, меняясь, меняет нашу жизнь тоже. В антологию вошли тексты, которые были вдохновлены конституционными статьями — многие студенты признавались, что впервые прочитали Конституцию. Тогда, если честно, я тоже в неё заглянула в первый раз после окончания школы.
Как многие вообще в прошлом году.
О. В.: Да, это вообще не самый популярный текст, хотя везде продаётся. Статьи, которые больше всего волновали, становились триггерами для письма. Например, студенты переосмысляли ту злосчастную статью о том, что брак может быть только между мужчиной и женщиной. Про свободу передвижения, про отношения с детьми, про национальную память: например, есть прекрасная поэма Дианы Янбарисовой, которая написала о сложном прошлом своей семьи, о колонизации татар и о том, как она, собственно, стала той, кем она сегодня является.
Сейчас мы сделали антологию про возвращение домой. Многие в тот момент, когда начался коронавирус, стали возвращаться домой, встретились с той реальностью, от которой бежали в Москву. С другой стороны, домой мы возвращаемся по разным причинам: например, кого-то хоронить или кого-то женить. Возвращаясь домой, мы попадаем в быт и время своих родителей, семей. Наша антология — в первую очередь об этом зазоре. А сейчас мы готовим антологию о семье: там множество текстов об отношениях с бабушками. Бабушки и мамы вырастили несколько поколений постсоветских и советских людей. Как раз они — носительницы этого [культурного] кода. Сейчас мы ищем площадку для публикации.
Кто у вас преподаёт?
О. В.: Женя Некрасова отвечает за прозу, я отвечаю за поэзию. С Женей Некрасовой преподаёт филолог Алеся Атрощенко, они вместе ведут пары. Писательница и филолог, идеальный тандем. Татьяна Новосёлова отвечает за проектирование, а Женя Вежлян преподаёт критику и собственно литературный процесс: у нас есть такая дисциплина, мы пытаемся понять, почему мы сегодня живём в такой литературе, а не в другой. Также Полина Барскова в качестве приглашённой преподавательницы вела курс литературы и травмы, в частности, фиксировалась на теме блокады. Мадина Тлостанова рассказывала о постколониальной литературе. Мы с Галей Рымбу ведём феминистское письмо. Был сторителлинг с Анной Наринской, например, лабораторию кинотекстов ведёт Мария Игнатенко. Нам кажется, что современные писатели и писательницы должны вообще во всё сунуть свой нос.
Это принципиально женский состав?
О. В.: У нас вёл Алексей Поляринов, писатель и переводчик. И Илья Кукулин вёл у нас историю и теорию советской литературы. Но мы стараемся делать максимально видимыми женские имена и женские практики. Феминистский задор у нас на первом месте, скажем так.
Е. Н.: Ещё важно, что всё, что мы делаем в школе, мы делаем в первый раз. Это новые процессы — и для нас, и для русскоязычной современной литературы и образования. Наша программа очень подвижна, она всё время меняется, потому что находится на этапе формирования. И мне это нравится, я бы хотела, чтобы так продолжалось ещё долго. Мы часто приглашаем новых преподавателей, предлагаем им разработать для школы специальные программы. Так, например, Оля Брейнингер прочла у нас крутой курс по литературной антропологии, которую создала специально для наших студентов. С каждым новым набором мы занимаемся новыми темами, осваиваем незнакомые территории, пробуем разные оптики. Поэтому у нас скорее лаборатория, а не школа.
Из вашего манифеста: «Современная русская литература застряла в безвременье, она пытается выбраться из ловушки собственного прошлого и редко замечает настоящее, а когда замечает, то не может толком разглядеть его и подобрать язык для его описания». Это такой типичный полемический «вброс» в духе Белинского, который в первой своей статье утверждает, что у нас нет литературы. А можно поподробнее, с именами и текстами: о чём идёт речь? И кто такой плохой, ренегатский, тащит литературу на дно?