Глава из нового романа Дмитрия Глуховского

EsquireКультура

Текст

Дмитрий Глуховский

Окно показывало смазанные ели, белый шум ноябрьской пурги; телеграфные столбы мельтешили, как поползшие рамки кадра в черно-белом кино. Показывали в окне Россию, которая от самого Соликамска вся такая: елки, снег, столбы, потом прогалина с пришибленными избами, потом вокзал с силикатными авитаминозными двухэтажками, и опять – елок миллион густо и непроходимо натыкано вдоль путей – как колючкой обвито, не продерешься. Но в этой нескончаемости и одинаковости природной застройки заоконной России и были вся ее мощь, величие и красота. Красотища, б***а!

– И что будешь делать?

– Жить буду. А ты что бы сделал?

– Убил бы его.

– Ну вот. А я его простил. Я пожить теперь хочу. Можно мне еще телефон на секунду? Мать не подходит что-то.

* * *

Ярославский вокзал шибал свежестью и тепловозной гарью. После прокисшего плацкартного пара, после прокуренного железа тамбуров, подслащенного мочой, тут воздух был слишком огромный: кислорода чересчур, и он сразу чифирем бил в голову.

Москвы тоже было слишком, после елочных коридоров она приезжим распахивалась как космос. Укутанные люди прыгали из вагонов через ров на платформу, выгружали перехваченные липкой лентой сине-клетчатые китайские баулы, хватали их в обе руки и разгонялись по перронам в перспективу, как штурмовики на взлет по аэродромным полосам. Перспектива была дымной, и в дымке приехавшим людям маячили дворцы, замки и высотки.

Илья больше других не спешил, в потоке не греб – давал себя нести. Нюхал московское небо, присматривался отвыкшими глазами к дали, удивлялся молча. Было ярко, как в детстве. Тусклая ноябрьская Москва резала глаза.

Приехать он в Москву приехал, но попасть еще не попал. Вокзал был пока территорией окружной, просоленной и засаленной России. Как бангладешское посольство является во всех смыслах территорией государства Бангладеш.

В конце платформы было «сито». Илья его уже издалека привычно разглядел поверх чужих голов. Серая форма, отъевшиеся морды, глаза рыщущие, цепкие. Наметанные. Раз, раз, раз. И даже собака служебная на цепи: полное сходство. Тут, понятно, она не для того. Тут она просто нюхает себе наркотики, взрывчатку, наверное. Но ведь она и страх может унюхать.

Илья стал смотреть в пустоту, чтобы мимо цепких глаз, чтобы не примагнититься к ним. Стал думать ни о чем, чтобы ничем не пахнуть.

– Молодой человек!

Он тут же застыл послушно. Как они его узнали? По оттенку кожи? По ссутуленной спине? По голове пригнутой? Как собака зверя узнает?

– Подойдите. Документы.

Он отдал паспорт. Листнули на прописку, цыкнули.

– Откуда возвращаетесь?

Врать или правду говорить? Не будут же они проверять. Ездил… Ездил куда-нибудь. Отдыхать. К бабке. В командировку. Как они проверят?

– Отбывал. Наказание.

– Справку об освобождении.

Сразу другим тоном с ним. Хозяйским.

Достал ему справку. Лейтенант отвернулся с ней, побурчал в рацию, послушал, что ему в ответ побурчали; Илья стоял молча, не спорил. Все у него было чисто. От звонка до звонка.

– Перевоспитался, Илья Сергеевич? – лейтенант наконец обернулся к нему, но справку не возвращал, зачем-то складывал ее пополам.

Москва отъезжала вдаль за его спиной, кукожилась, небо ее мелело и сворачивалось; гам людей и рык машин глохли. Лейтенант своим пузом, своей пятнистой грудиной, своей харей замещал всю Москву. Илья вроде бы знал: ничего он ему не сделает. Просто нужно сейчас ему дать, позволить почувствовать власть. И его тогда отпустит, а он отпустит Илью. Он тут за этим стоит, за этим на службу пошел.

– Так точно, гражданин начальник.

– Следуешь к месту проживания?

– В Лобню.

– Адрес по прописке?

– Деповская, дом шесть.

Лейтенант сверился с паспортом, смяв без необходимости попутные страницы. Был он, наверное, такого же возраста, как и Илья, но погоны делали его старше. Хотя это Илье, а не ему последние семь лет каждый год за три шел.

– Домой едешь. Имеешь право, – хмыкнул он. – Двести двадцать восьма-ая, – прочитал он. – Часть первая. Это что? Часть первая. Напомни.

– Приготовление. И сбыт. У меня только подготовка к сбыту, гражданин начальник.

Илья смотрел ему чуть пониже подбородка – есть такая особая точка, куда следует смотреть сотрудникам во время разговора. Не в глаза и не в пол.

Мент тянул время, ему нравилось, что он может время гнуть как проволоку.

Тут собака вдруг взлаяла на прыщавого таджика с клетчатой, как у всех, сумкой.

– Ладно. На учет не забудь встать, – лейтенант сунул Илье его справку. – И не изготавливай больше.

Илья кивнул, отошел в сторону, убрал бумаги во внутренний теплый карман, где и сам отсиживался весь допрос. Лейтенант уже увлекся таджиком, таджик был более перспективный.

Просеялся.

Контуженный мир помаленьку пришел в чувство, начал разговаривать.

Но теперь, подойдя к Москве поближе, Илья видел в ней везде только то, чего издалека, из поезда, было не разглядеть: ментов. На вокзальной площади, у входа в метро, в павильонах и на станциях. Стаями, все с овчарочьими глазами. Хотя, может, это не в Москве было дело, а в Илье.

Забирали его из лета, выпустили в самый конец осени. Зиму с весной Илье скостили за примерное поведение. И Москва, в которую его выпустили, не была похожа на ту Москву, из которой его забирали.

Москва стояла сейчас как голое ноябрьское дерево – влажная, темная; раньше вся она была обросшая яркими вывесками, киосками для торговли чем попало – а теперь посуровела, стряхнула с себя разноцветицу, разделась до гранита.

А Илья обожал ее раньше, когда она притворялась сплошным галдящим базаром, – ему казалось, что на этом базаре он сможет купить себе любое будущее. Он приезжал тогда в Москву из своей Лобни электричкой – в университет, в клубы, на концерты – и каждый раз воображал себя москвичом. Надо было только доучиться, найти работу в центре и снять с друзьями квартиру. В Москве земля была волшебная, удобренная гормонами роста: ткни в нее свои желания – вырастут и работа денежная, и модные друзья, и девушки самые красивые. Москва и сама была от себя пьяная, и всех своим хмелем угощала. В ней все было возможно, от Москвы не убыло бы, если б Илья отщипнул от ее пухнущего сладкого теста свой кусочек счастья.

А сейчас она как будто ему снилась – она ведь часто снилась ему там, на зоне. Она стала строже и прилизанней, серьезней, формальней – по-понедельничному похмельной. Он узнавал ее и не узнавал; чувствовал себя в ней чужим, туристом. Туристом из Соликамска и туристом из прошлого.

Немного постоял на площади трех вокзалов: среди других обалдевших иногородних его, приезжего из зоны, тут было не так заметно. Можно было сделать вдох и проморгаться.

Проморгался и пошел.

Он ступал по Москве осторожно, чтобы она от слишком широких взмахов и слишком уверенных шагов и в самом деле не оказалась бы сном и не рассеялась бы; чтобы не очнуться от нее в масляной серой тюремной хате, в зябкой духоте, среди шконок и тычущихся в тупик жизней, в запахе носков и вечном страхе ошибиться.

Но Москва стояла надежно. Она была взаправду и навсегда.

Его освободили. Точно освободили.

Илья купил на предпоследние деньги билет в метро и поехал под землю. Ему навстречу конвейером вынимало из недр московских людей – и тут можно было посмотреть им в лица. Люди за семь лет успели приодеться, даже таджики. Вперед и вверх они глядели решительно, многие взбирались по ступеням, не могли дотерпеть полминуты: наверху безотлагательные дела. Москвичи очень спешат жить, вспомнил Илья. А колония безвременью учит.

Из всех встречных – а там были и обнимающиеся любовно старики, и поп в телефоне, и не сдающийся возрасту панк – Илья запинался только о женщин. Так он за эти годы отвык от них. Так забыл, до чего они на людей не похожи, до чего их прекрасней!

И если вдруг одна из них отвечала Илье на его взгляд своим взглядом, то он за эту ее блесну цеплялся, и она рвала и тащила его в свой противоток – за собой, на поверхность.

Потом какая-то поморщилась, фыркнула неслышно, и Илья сразу осел, сжался: ведь они в нем могут понять недавнего арестанта. У него на лбу это написано сизым, бритвой вырезано на землистой коже. Куртка на нем сидит как роба. Женщины чуют опасность в мужчине, чуют голод и ненадежность – это в них звериное, безошибочное.

Дальше Илья за ними подглядывал исподтишка, стеснительно, чтобы больше никто его не разоблачил. Подглядывал – и в каждой искал сходство с Верой. Само собой так получалось.

Вере он решил ни за что не звонить.

Простить ей все и не звонить. Разговор этот ничего не даст ему, даже если она и согласится на разговор. Голос ее услышать только. Зачем? Он сам с собой уже столько раз все за нее проговаривал по ролям: и вопросы, и ответы. Уговоры, упреки. Воображаемая Вера всегда ускользала.

Настоящая Вера все ему разъяснила одним звонком на второй уже год. Извинилась, как могла покаялась. Сказала, что не хочет врать. Что встретила человека. Что не виновата. Повторила, что не виновата, как будто Илья с ней спорил. А он с ней при людях спорить не мог.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Переходный период Переходный период

Философ Александр Нечаев: как получилось, что миропорядок пришел в беспорядок

Esquire
Не виноватая я Не виноватая я

Как быть, если чувство вины появляется не к месту?

Cosmopolitan
Лимонов и Париж. 1980–1991 Лимонов и Париж. 1980–1991

Лимонов переезжает в Париж. Здесь он быстро становится знаменитостью

Esquire
До свидания, сестра! До свидания, сестра!

Феминизм – борьба женщин за свои права, но женщины в России ее не поддерживают

Cosmopolitan
Соседи по винограднику Соседи по винограднику

Винные деревни Бароло и Барбареско

Вокруг света
Марш головоногих Марш головоногих

Алексей Яблоков разобрался, почему в стране митингуют

GQ
Свадебный переполох Свадебный переполох

Как не стать комком эмоций перед свадьбой и организовать идеальное торжество

Cosmopolitan
Аромат счастья Аромат счастья

Почти два столетия имя Guerlain вызывает сладкий трепет женских сердец

Караван историй
Горько! Горько!

История любви актрисы Светланы Устиновой и продюсера Ильи Стюарта

Tatler
Алиса Лобанова: хочу, чтобы русские художники вошли в моду Алиса Лобанова: хочу, чтобы русские художники вошли в моду

И это не единственная мечта Алисы, которая кого-то удивит

Лиза
Никакой нервотрепки Никакой нервотрепки

Не все системы парковки одинаково эффективны

Quattroruote
Игры разума Игры разума

Возможно, размышляя, ты попала в ментальную ловушку и даже не заметила этого

Cosmopolitan
Самая нужная экономика Самая нужная экономика

В марте Украина ввела полную торговую блокаду Донбасса

Русский репортер
6 историй о вселенной Twin Peaks от создателя сериала Марка Фроста 6 историй о вселенной Twin Peaks от создателя сериала Марка Фроста

Соратник Дэвида Линча рассказывает, как создавался третий сезон сериала

Правила жизни
«Я ничего не чувствую»: как вернуть себе себя «Я ничего не чувствую»: как вернуть себе себя

Успеть все – таков девиз современности. Выкладываясь по полной программе на работе и дома, мы чувствуем, будто нас разобрали на кусочки. Тренер Ольга Армасова уверена, что, распределяя силы иначе, мы вернем себе цельность.

Psychologies
В интернете кто-то не прав В интернете кто-то не прав

Геннадий Иозефавичус выносит приговор интернет-спорщикам

GQ
«Государство их просто обмануло!» «Государство их просто обмануло!»

Валютчики шли на преступление, зная, что в худшем случае отсидят по десять лет

Дилетант
(Не) Уверена в себе (Не) Уверена в себе

Откуда берется неуверенность в себе и можно ли что-то с этим сделать?

Домашний Очаг
Домострой 3D Домострой 3D

Компания Никиты Чен-юн-тая первой в России напечатала дом на принтере

РБК
Король и шут Король и шут

Чарли Ханнэм о роли короля Артура.

GQ
Дела семейные: как чиновники избавляются от бизнеса и недвижимости за рубежом Дела семейные: как чиновники избавляются от бизнеса и недвижимости за рубежом

Чтобы сохранить деньги, чиновники разводятся с супругами и продают бизнес

Forbes
Теория женского рода: самые яркие женщины научпопа Теория женского рода: самые яркие женщины научпопа

Ученые и журналистки, которые совершают открытия и продвигают науку в массы

Forbes
Медицина будущего Медицина будущего

Диагностировать заболевания будут алгоритмы, а лечить людей — роботы?

CHIP
Кипр наш! Кипр наш!

Почему все больше российских айтишников уезжают на остров в Средиземном море

РБК
Сборная «Матч ТВ» Сборная «Матч ТВ»

Канал «Матч ТВ» поделился с нами своими главными победами: своими ведущими.

Maxim
Протест на обочине Протест на обочине

Стачка против «Платона»: других людей у нас для вас нет

Русский репортер
Дима Зицер: «Травля в школе начинается со слов «все должны» Дима Зицер: «Травля в школе начинается со слов «все должны»

Травля, или буллинг, отнюдь не редкое явление в детской среде. В ответе за него взрослые – родители и учителя, утверждает педагог Дима Зицер и объясняет, что делать, если буллинг в школе все-таки происходит.

Psychologies
Джонни Флинн: «Сыграв Эйнштейна, я понял, что значит быть гением» Джонни Флинн: «Сыграв Эйнштейна, я понял, что значит быть гением»

При слове «гений» имя Эйнштейна всплывает в голове одним из первых. Кто-то вспомнит формулу энергии, кто-то – знаменитую фотографию с высунутым языком или цитату про Вселенную и человеческую глупость. Но что мы знаем о его настоящей жизни? Мы поговорили об этом с Джонни Флинном, исполнителем роли молодого Эйнштейна в новом сериале «Гений».

Psychologies
Второй Рим Второй Рим

В экономике России можно найти немало сходства с хозяйством Древнего Рима

Forbes
Ирина Долганова: Главная роль Ирина Долганова: Главная роль

Иногда думаю: могла ли эта роль не случиться в моей судьбе?

Караван историй
Открыть в приложении