Андрей Родионов
Дачный царь
Автор восьми поэтических сборников. Вел поэтические конкурсы в московских клубах «Билингва» и «Жесть».
Родионов – именитый общепризнанный поэт. При этом он не гонится за трендами. Он знаменит, потому что никогда не смог бы стать модным.
Существует мнение (с которым я не могу согласиться), что после Бродского писать стихи на русском – нельзя. Но дух живет где ему вздумается, искусство прорастает в совершенно маргинальных областях – тех, к которым Большая Поэзия относится с презрением. В рэпе, например. Или в творчестве Родионова.
Лет восемь-девять назад случилось мне гулять с Родионовым по ночной Перми. Я с пренебрежением говорил об одной модной поэтессе, и Андрей резко меня остановил: «Понимаешь, у поэзии две задачи. Возвышение лиры и милость к падшим. Так вот она справляется хотя бы с одной». Я задумался.
Андрей решает обе и делает это с тщательностью человека, который много лет подрабатывал в красильном цехе театра. Каждый день в чаду химических испарений он подбирал именно тот цвет, который подчеркнет игру актера. Родионов – певец тех, кого принято считать низами, отверженными.
Театр не ушел из жизни Родионова даже после множества литературных премий и признания. Сейчас он известен как драматург, чьи произведения ставят в России и за рубежом. Специально для литературного номера Esquire Андрей написал рассказ.
Летом 1572 года крымский хан напал на Москву. В это время Братовщина была временной резиденцией русского царского двора, – сообщает В. Е. Коршун в брошюре «От Пушкина до Красноармейска».
В Братовщине у нас дача.
Сижу и читаю почту. Вопросы ко мне такие: «Вы пойдете на нашу премьеру? Вы записаны». «Вы согласны у нас выступить? Вы заявлены». «Не напишете несколько слов об умершем? Вы знакомы».
На все письма надо ответить.
Я сижу на открытой веранде в тени лип. Три липы с гигантскими раздвоенными стволами выстроились в ряд, они остатки царского парка. Между ними вросли в землю белые камни, покрытые мхом. Остатки каких-то царских построек или самого дворца, они разбросаны по всей Братовщине. У дворца была ярко-красная крыша. Но крыша до наших дней не дожила.
Царский путевой дворец, терем на высоком берегу маленькой речки с названием Скалба, что значит по-финно-угорски «туесок». Долина речки не изменилась, если не считать, что раньше Скалбу перегораживала плотина.
Вот тут, где Иван Грозный встречал послов хана Девлет-Гирея, захватившего Москву, я сижу под липами за столом, на котором в баночке из-под меда стоят незабудки и другие небольшие цветы – синие и фиолетовые, названия которых я забыл.
Долина реки Скалба, как я уже сказал, видимо, не изменилась. Нет-нет да и брошу на нее взгляд: вот всякие вербы, ивы и другие живые коряги обозначают ее русло, живое, блестящее, наполненное тысячами рыбешек и лягушек.
Скрипит коростель, дергач. Рано он начал, еще даже не вечер. Иван Грозный на это смотрел и молился. Или, возможно, глядел на ханских послов исподлобья, обронив: «О том лишь Матушка-Заступница ведает». Иван Грозный на досуге пописывал.