Долгое эхо рокового рейса: трагическая история парохода «Челюскин»
Перед началом легендарного похода капитан «Челюскина» В. Воронин записал в своем дневнике: «Я знаю, что меня ждет, как мне будет трудно вести это суденышко…» Но и он, и руководитель похода О. Шмидт все равно решили поставить на кон не только свою репутацию, но и саму жизнь…
Агония судна длилась недолго. Через проломленные льдом борта черная морская вода заливала трюм, отяжелевший нос неудержимо тянуло ко дну — палуба накренилась, рывком вздернулась корма, обнажив беспомощный винт. И словно последний вздох, столб пара и сажи взметнулся над поверженным кораблем, и он тотчас ушел под воду. Людей, оказавшихся после гибели «Челюскина» на льду Чукотского моря, обступили пурга и стремительно надвигавшаяся ночь…
Они еще не знали, что их ледовый плен продлится долгих два месяца и что операция по их спасению войдет в историю под названием «Челюскинская эпопея». С тех памятных дней прошло много лет, но лишь совсем недавно (статья была написана в 2004 году. — Прим. Vokrugsveta.ru) стало возможно взглянуть на события, происходившие в далеком 1934-м, сколько-нибудь объективно.
Поход в неизвестность
Пароход «Челюскин» торжественно провожали в плавание летом 1933 года в Ленинграде. Судно отправлялось в необычный рейс — ему предстояло, стартовав из города на Неве и пройдя все моря Ледовитого океана, Северным морским путем добраться до Владивостока.
О судоходстве по Севморпути мечтали давно — очень выгодной и удобной выглядела эта дорога, способная связать центральную часть страны с Сибирью и Дальним Востоком. Однако путь этот был еще не проторен — лишь ледокольный пароход «Сибиряков» в 1932 году после тяжелейшего плавания смог пробиться сквозь арктические льды. Так что «Челюскин», по сути, отправлялся в неизвестность.
…«Взгляд на карту России показывает, что своим фасадом она выходит на Ледовитый океан», — утверждал создатель первого в мире арктического ледокола адмирал С.О. Макаров. Северный морской путь — это и есть дорога вдоль фасада, способная обеспечить необходимые перевозки к самым «медвежьим» углам страны.
В 1878–1879 годах только парусно-паровое судно «Вега», ведомое шведским исследователем А.Э. Норденшельдом, однажды одолело этот путь, но — с зимовкой. А как раз зимовка и лишала подобное плавание практического смысла — гарантии своевременной доставки груза. До революции проблемы Севморпути решала Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана, созданная по инициативе капитана II ранга А.В. Колчака, которая, базируясь во Владивостоке, исследовала в основном восточную часть будущей ледовой трассы. Западный же ее участок скрупулезно изучал полярный исследователь В.А. Русанов, сделавший целый ряд ценных предложений по ее развитию на будущее.
Однако ни тот, ни другой так и не успели реализовать свои замыслы. После победы революции западный участок трассы, от Енисея до Белого моря, служил для вывоза сибирского хлеба в голодающую Европейскую часть страны, с началом индустриализации по нему на западные рынки пошел лес из Игарки, а позднее — никелевая руда Норильска и Талнаха. Освоение же олова Чукотки и золота Колымы потребовало регулярных рейсов из Владивостока. Так что какое-то время оба участка работали независимо друг от друга.
А вот сомкнуть их довелось человеку, далекому от романтики полярных изысканий.
Полярник «поневоле»
Талантливый математик Отто Юльевич Шмидт в 1913 году блестяще окончил курс обучения на физико-математическом факультете Киевского университета, три года спустя опубликовал признанный коллегами серьезным вкладом в алгебру труд под названием «Абстрактная теория групп» и получил звание приват-доцента. В 1918-м, во время Гражданской войны, Шмидт вступил в партию большевиков и принял активное участие в создании советской системы образования.
В начале 1920-х он стал основателем и главным редактором Большой Советской Энциклопедии. В конце 1920-х Шмидт был увлечен альпинизмом, чему немало способствовало его участие в Таджикско-Памирской экспедиции. Однако летом 1929 года экспедиция не состоялась, и Шмидту на «самом верху» предложили познакомиться с другим, не менее экзотическим районом страны.
В то время назрела необходимость включить в состав Советской России Землю Франца-Иосифа, которая оказалась в пределах ее полярных владений, заявленных царской Россией еще в 1916 году и подтвержденных советской нотой спустя 10 лет. Суть вопроса заключалась в том, что все известные и неизвестные земли между меридианами Берингова пролива — на востоке и полуострова Рыбачий — на западе объявлялись русскими, а позднее — советскими владениями.
Для практического «узаконивания» этих деклараций необходимо было не просто водрузить на арктических островах государственный флаг, но также приступить к их хозяйственному освоению, в частности к созданию там научных или промысловых баз. В ходе экспедиции на Землю Франца-Иосифа в 1929 году Шмидт, имевший полномочия правительственного комиссара, впервые в жизни получил полярный опыт.
Он не просто отлично справился с поставленной задачей — новое направление деятельности захватило его с головой. Спустя год Шмидт отправился на Северную Землю, высадив там зимовочную экспедицию Г.А. Ушакова — Н.Н. Урванцева. В этой работе Шмидт постоянно обращался к бесценному опыту бывалых полярников, как моряков (капитанов В.И. Воронина, М.Я. Сорокина, гидрографа Н.И. Евгенова), так и ученых (В.Ю. Визе, Р.Л. Самойловича) и многих других.
В 1932 году он, уже в качестве директора Всесоюзного арктического института Севера, на ледокольном пароходе «Сибиряков» под командованием капитана Воронина, используя составленный профессором Визе прогноз ледовой обстановки на трассе, впервые в истории одолел Северный морской путь без зимовки. И несмотря на то что «Сибиряков», потеряв во льдах Чукотского моря винт, вынужден был выйти в Тихий океан под парусами из брезента, где его взяли на буксир, это плавание явилось несомненным успехом, оцененным самим Сталиным.
Его итогом стало основание Главного управления Северного морского пути (ГУ СМП) во главе со Шмидтом, в задачу которого вменялось «проложить окончательно Северный морской путь от Белого моря до Берингова пролива, оборудовать этот путь, держать его в исправном состоянии и обеспечить безопасность плавания по этому пути». А значит, предстояло незамедлительно готовиться к новым плаваниям, необходимость которых казалась очевидной.
Запланированная импровизация
Новый поход по трассе Севморпути Шмидт наметил на 1933 год. С немалым трудом ему удалось добиться передачи в распоряжение ГУ СМП нового, только что построенного в Дании парохода «Лена», который был переименован в «Челюскин», обладавший довольно низкими ледовыми качествами.
Цель этого похода Шмидт объяснил так: «Надо было сменить зимовщиков на острове Врангеля и расширить станцию… Надо было укрепить и продолжить опыт „Сибирякова“… Надо было, наконец, проверить, в каких пределах возможно плавание на Севере грузовых пароходов — не ледоколов и каким образом организовать совместную работу этих пароходов и ледоколов на всем пути».
Ставка на грузовой пароход была сделана не случайно — именно они выполняют основную работу по транспортировке грузов, тогда как ледокол возит в основном уголь, обеспечивающий его работу по проводке грузовых судов. Посещение острова Врангеля также являлось необходимостью — его обитатели уже четыре года не получали снабжения с Большой земли. Ну и наконец, Шмидту как главе нового ведомства просто необходимо было обеспечить судоходство по трассе Севморпути в максимально короткие сроки.
Поскольку перед «Челюскиным» стояли куда более сложные задачи, чем когда-то перед «Сибиряковым», ему был придан бортовой самолет Ш-2 — ледовый разведчик с опытным полярным пилотом М.С. Бабушкиным, а для проводки в тяжелых льдах — ледокол «Красин». И тем не менее капитан Воронин долго не соглашался взять на себя командование слабым, неподходящим для рейса судном.
Сегодня подобная поспешность и недальновидность при подготовке столь серьезной экспедиции могут показаться странными. Но была ли у Шмидта альтернатива? Ведь доказать дееспособность новой организации на фоне происходящего в стране можно было только очередным рекордным плаванием. Поэтому все его решения и действия становились сплошной импровизацией — в зависимости от складывающихся обстоятельств. Конечно, многое в принятии решений по организации экспедиции объяснялось честолюбием Шмидта, которое его критики называли авантюризмом. Но так уж сложилось, что в 1930-е годы самые сложные задачи решали в стране зачастую без оглядки на цену, которую при этом приходилось платить.
В черно-белых тонах
А время то было, как известно, неоднозначным. Вдохновенный энтузиазм первопроходцев и липкий ужас ночных арестов, человеческое благородство и подлость доносов. Только что кончилась Первая пятилетка — страна пожинала плоды индустриализации одновременно с насильственной коллективизацией и сопровождавшим ее голодом. Тезис Сталина об обострении классовой борьбы активно проводился в жизнь, и эшелоны спецпереселенцев и зеков потянулись по Транссибирской магистрали, а с 1932 года по морю — из Владивостока на Колыму.
Голод загонял людей в Арктику, которая к тому же представлялась убежищем «от всевидящего глаза и от всеслышащих ушей». Шмидт же не только гарантировал полярникам твердую «пайку» (по нормам Главсевморпути), но и добился решения правительства о красноармейском пайке для их семей, остававшихся на Большой земле. Помимо всего прочего, система Главсевморпути была структурой «наукоемкой», требовавшей специалистов высокого уровня, желательно с высшим образованием, которые получали возможность найти практическое применение своим знаниям. Именно поэтому люди охотно соглашались работать в Арктике, которая в советском обществе 1930-х годов была столь же престижной, как космонавтика спустя три десятилетия.
Впрочем, кадры полярников отнюдь не оставались без «присмотра». Необходимый контроль осуществлялся посредством организованного в ГУ СМП Политуправления во главе с политработником С.А. Бергавиновым. Несколько позже этим спецуправлением над некоторыми полярниками были проведены закрытые процессы, срежиссированные Генеральным прокурором страны А.Я. Вышинским, дабы видные специалисты «из бывших» окончательно уяснили свое место в новых условиях.
Надо сказать, арктические достижения стали блестящей находкой для советской пропаганды. Тема освоения Севера — с романтикой арктических будней и мужеством советских полярников — не сходила со страниц книг, газет и с киноэкранов, сформировав целое поколение людей, для которых работа в Заполярье стала смыслом жизни. Так что все то, что неразрывно сплелось в эпоху 1930-х — романтичное и страшное, возвышенное и прагматичное, — как раз двигало и организаторами экспедиции, и ее участниками.