Чтение на 15 минут: «Путешествие по „Путешествию в Арзрум“»
На Кавказе когда-то был Эдемский сад? Или это инфернальное пространство с входом в ад? И как оно изображено у Пушкина? В «Новом издательстве» выходит книга Александра Долинина «Путешествие по „Путешествию в Арзрум“» — о кавказском тревелоге Пушкина. Arzamas публикует отрывок
В центре «Горной дороги» Шиллера/Жуковского стоит образ страшных, пугающих ворот (ср. в оригинале: ein schauriges Tor), стоящих на границе двух миров. Они кажутся путнику входом в «область теней», наподобие врат ада в Библии1 или в «Божественной комедии», но, пройдя через них, он попадает в райскую долину, откуда, как из ветхозаветного Эдема, текут «четыре потока»: «Рождаются вместе; родясь, расстаются; / Бегут без возврата и ввек не сольются» (ср. Быт. 2:10: «Река же исходит из Едема напаяти рай: оттуду разлучается в четыри начала»).
1Ср.: «Отверзаются же ли тебе страхом врата смертная, вратницы же адовы видевше тя убояшася ли?» (Иов. 38:17); «Пойду во врата адова, оставлю лета прочая» (Ис. 38:10).
У Пушкина двойственная символика ворот, за которыми «странника» ожидает нечто неизвестное, незнакомое, опасное, вводится исподволь в описании Дарьяльского ущелья. Едва ли случайно Пушкин сообщает, что в древности оно «замкнуто было настоящими воротами», и переводит его название как «врата» вместо общепринятого «узкий путь». Сразу же после Дарьяла он упоминает и Троицкие ворота — «арку, образованную в скале взрывом пороха», под которой течет Терек2. С географической точки зрения это просто трудный участок горной дороги из России в Грузию, но для Пушкина — граница, за которой находится двоящееся «другое», вход в земное подобие то ли ада, то ли рая.
2Э. В. Бриммер, ехавший из России в Тифлис в 1822 году, описал эту часть пути иначе: «Не доезжая Дарьяла, дорога идет чрез Троицкие ворота — так называется каменная нависшая скала, подпертая натуральным столбом у самого берега реки. Ворота эти только немного уширили (они видны и теперь на левом берегу Терека) — и дорога готова». (Э. В. Бриммер. Служба артиллерийского офицера, воспитывавшегося в 1 кадетском корпусе и выпущенного в 1815 году // Кавказский сборник издаваемый с высочайшего соизволения по указанию великого князя Михаила Николаевича в бытность его императорского высочества главнокомандующим Кавказскою армиею. Т. 15. Тифлис, 1894.)
Подъем от Дарьяла к вершине Крестовой горы (как, впрочем, и весь Кавказ) еще до Пушкина неоднократно вызывал инфернальные ассоциации. У въезжающего вглубь Кавказа — замечала, например, Фредерика фон Фрейганг в книге «Письма о Кавказе», которую связывают с замыслом «Кавказского пленника»3, — «возникает искушение воскликнуть: „Uscite de speranza, ô voi ch’entrate“4». Остановившись, как и Пушкин, на посту Коби у подножья Крестовой горы, она называет окружающие дорогу, горы и скалы «самым ужасным и самым диким созданием природы», «инфернальным местом» и «синонимом ада»5. Анонимный автор «Поездки в Грузию», напечатанной в «Московском телеграфе», увидел вокруг «царство разрушения, пустоты, ужаса; там нет и не может быть жизни: там все иссохло, исчахло, окаменело. <…> Ужасный край! Жилище Асмодеев, Мефистофелей и всех адских сил!»6. Особое внимание следует обратить на сонет П. А. Катенина «Кавказские горы», который автор прислал Пушкину с просьбой напечатать в «Библиотеке для чтения» в январе 1835 года — то есть незадолго до того, как Пушкин начал работу над «Путешествием в Арзрум»7. Резко полемичный по отношению ко всей поэтической традиции изображения Кавказа (и в том числе к «Кавказскому пленнику» и пушкинскому кавказскому циклу), сонет Катенина создавал альтернативный ей образ «проклятого края» — образ монструозный и пугающий:
Громада тяжкая высоких гор, покрытых
Мхом, лесом, снегом, льдом и дикой наготой;
Уродливая складь бесплодных камней, смытых
Водою мутною, с вершин их пролитой;
Ряд безобразных стен, изломанных, изрытых,
Необитаемых, ужасных пустотой,
Где слышен изредка лишь крик орлов несытых,
Клюющих падеру оравою густой;
Цепь пресловутая всепетого Кавказа,
Непроходимая, безлюдная страна,
Притон разбойников, поэзии зараза!
Без пользы, без красы, с каких ты пор славна?
Творенье божье ты иль чертова проказа?
Скажи, проклятая, зачем ты создана?8
3См.: Л. П. Семенов. Пушкин на Кавказе. Пятигорск, 1937.
М. А. Тахо-Годи. Кавказ и «кавказские пленники» глазами путешественников начала XIX в.: Ксавье де Местр и Фредерика Фрейганг // Дарьял. Литературно- художественный и общественно- политический журнал. № 1. 2001.
О. А. Проскурин. Комментарии // А. С. Пушкин. Сочинения. Комментированное издание. Вып. 1. Поэмы и повести. Ч. I. M., 2007.
4«Оставь надежду, всяк сюда входящий» (ит.).
5F. von Freygang. Lettres sur le Caucase et la Géorgie suivies d’une rеlation d’un voyage en Perse en 1812. Hambourg, 1816.
6Московский телеграф. Ч. 52. № 15. 1833.
7См. в письме Катенина к Пушкину от 4 января 1835 года: «Sonnet… c’est un sonnet. Да, любезнейший Александр Сергеевич, я обновил 1835 год сонетом, не милым, как Оронтов, не во вкусе петраркистов, а разве несколько в роде Казы; и как étrenne посылаю к тебе с просьбою: коли ты найдешь его хорошим, напечатать в „Библиотеке для чтения“… <…> Лето провел в лагере на берегу Баксана в клетке между воспетых мною гор, а теперь нахожусь в Ставрополе, тебе, я чаю, знакомом».