«Человек, у которого есть власть, рано или поздно может ее применить». Как работают с авторами домашнего насилия
Forbes Life поговорил со специалистом по работе с агрессией о природе домашнего насилия, о запросах, с которыми к нему чаще всего приходят, и о методике, которая помогает мужчинам отказываться от насильственного поведения
Станислав Хоцкий — психолог, специалист по коррекции деструктивно-агрессивного и насильственного поведения в близких отношениях. Опыт работы — 13 лет. Большинство клиентов Станислава — мужчины, применявшие насилие в семье.
Станислав, уже несколько лет вы работаете с мужчинами, которые применяли или применяют насилие к своим близким. Почему вы решили заниматься этой проблемой?
Отчасти это случайная история, отчасти — закономерная, потому что я сам мужчина и по мере своего становления сталкивался с различными проявлениями насилия со стороны других мужчин — и в свой адрес, в отношении других людей — мужчин, и женщин. Я имел возможность это наблюдать, а что-то совершал и сам — к моему большому сожалению. И если говорить про профессиональный путь, начинал я с работы с наркозависимыми — и в их историях было много насилия. Потом какое-то время я работал как бизнес-тренер. У меня специализация в области эффективной коммуникации — и там тоже было много насилия со всех сторон. Люди приходили, чтобы их научили, как манипулировать другими, как давить и как «отжимать». А моя идея была в том, чтобы помогать людям противостоять насильственной коммуникации, но этот запрос не был популярен. И в какой-то момент я ушел в социальную сферу, работал в центре помощи семьи и детям, в котором в мои обязанности входило сопровождение семей в трудной жизненной ситуации. И там тоже я видел много насилия со всех сторон: и внутри этих семей, и по отношению к этим семьям со стороны институций. Я видел, что ситуация везде очень похожа, и понял тогда, что у меня получается с этой темой соприкасаться, не разрушаясь самому. И что мне удается видеть в людях, которые совершают насилие, людей, что принципиально важно. И не пытаться их изменить, а помогать им самим изменить свое поведение или какую-то его часть. И я думаю, что для человека, который хочет заниматься темой насилия, это очень важная способность.
Вы сейчас сказали такую важную вещь — мне кажется, что это пока такой непопулярный подход — с эмпатией, пониманием относиться к людям, которые совершают насилие. Чаще всего дискуссия в медиа, социальных сетях и обществе вообще сводится к обличению тех, от кого исходит агрессия, и к тому, что сейчас на Западе называют cancel culture. Очень редко кто-то старается понять причины поступков насильников, например увидеть, что они тоже переживали опыт насилия. Как вам кажется, важно ли обществу уделять больше внимания попытке понять людей, применявших насилие, и попытке помочь им тоже?
Если мы говорим о работе психологов, то я однозначно убежден в важности помощи таким людям. Если говорить про публичное пространство — не уверен. Не потому, что отношусь к этому плохо, а потому, что у меня нет инструментария для оценки рисков. Ведь при работе с насилием все-таки конечной целью становится обеспечение безопасности тех, кто от него страдает. И я не уверен, что если мы будем развивать идею сочувствия в публичном пространстве, такой подход будет эффективнее, чем тот, мы наблюдаем сейчас. Хотя мне хотелось бы в это верить, потому что лично я как специалист действительно исхожу из идеи, что человек, совершающий насилие, сам страдает. И страдает весьма интенсивно. Вероятно, ваш вопрос вопрос открыт для исследователей.
Мне представляется принципиально важной в разговоре про гендерное насилие первостепенность анализа самого акта насилия. А уже потом той его части, которая относится к гендерной составляющей. Если говорить про развитие чувствительности, то ее важно развивать к насилию как таковому. Потому что, к сожалению, приходится наблюдать, что люди, пропагандирующие идеи равенства и ненасилия, делают это с помощью насилия. Когда я вижу, что мы как общество, защищая одних, не обращаем внимание на то, что страдают другие (пусть и значительно меньше), то наблюдаю ситуацию «лес рубят — щепки летят» — что представляется мне очень опасным путем. И об этом важно говорить —потому что история нам предлагает примеры того, как позиция «лес рубят — щепки летят» оборачивалась трагедией для конкретного количества людей.
Вы сейчас имеете в виду #metoo и какие-то конкретные случаи?
В том числе, да. Идея презумпции невиновности, которая меня волнует и которую я в своей работе исповедую, часто воспринимается как актуальная для правового поля и неактуальная — для общественной дискуссии. И вот это мне кажется странным. С одной стороны, здорово, что мы можем в открытом пространстве сообщить о пережитом насилии и что, возможно, тебя за это сразу же не уничтожат. Но когда после обвинения конкретного человека в насилии его увольняют, аннулируют все его достижения без попытки провести расследование, это кажется опасным.
Да, огромное количество женщин страдает от насилия со стороны мужчин, но мы не можем исключать, что в некоторых случаях у обвинений может быть корыстный мотив. Здесь важно думать над тем, как сделать так, чтобы одни могли говорить, а другие при этом были защищены от оговора. При этом я знаю, что по статистике оговоры случаются крайне редко. Но этот аргумент меня не устраивает, потому что за этим «крайне редко» стоят люди. И их жизни и судьбы. И неправильно закрывать на это глаза. Но, как говорится, «критикуешь — предлагай», а что предложить сейчас, я не знаю. Кроме того, что просто про это говорить.
С какими запросами и проблемами к вам чаще всего приходят мужчины? Как они решаются до вас дойти?
Часто мужчины приходят тогда, когда привычный мир их отношений разрушается, когда они устают от своих же собственных действий, которые, как им казалось, делали отношения «удобными и правильными». А вместо этого жена, подруга или партнерша говорит о том, что ей плохо и что ее мужчина — тиран и агрессор. Еще приходят те, кого пугают собственные действия. Когда неожиданно для себя мужчина понимает, что он способен ударить, например. А ему казалось, что это «не про него». Многие мои клиенты говорят: «Я всегда знал, что женщин бить нельзя, меня этому учили, так воспитывали. Но тут я ударил и сам от этого охренел». А потом добавляют: «И я боюсь. Если я сделал это, то что я могу сделать еще? Я понимаю, что я себя плохо контролирую или не контролирую вообще». Есть люди, которые действуют на упреждение и говорят: «Вот я чувствую, что я раздражаюсь, что в этих отношениях мне становится все труднее и труднее. И я не хочу причинять боль своим близким. Давайте мы про это поговорим затем, чтобы я не сделал что-нибудь такое, о чем буду жалеть». И здесь речь не только про физическое насилие. А про вообще причинение боли, которой причинять не хочется.
Прийти в кабинет к психологу — это уже большой шаг в осознании проблемы и в желании ее исправить. Можно ли сказать, что чаще всего до вас доходят более осознанные мужчины, понимающие, что проблема именно в них?
Разные люди приходят: и осознанные, прочитавшие специальную литературу и понимающие, что женщина и вообще любой другой человек не является причиной их поведения, что причина кроется внутри них самих. И те, кто не хочет терять отношения. При этом нередко мужчина говорит, что это «не ему нужно к психологу, а ей, потому что проблема с ее стороны». И если она перестанет себя вести «черт знает как», ему не придется делать то, что он делает. Люди разные. И это не означает, что с одними мы работаем эффективнее, чем с другими. Знаете, кто самые трудные клиенты психологов? Другие психологи, потому что мы многое знаем и многое можем сами себе объяснить. И это зачастую усложняет процесс «докапывания» до истинных причин поведения. Также бывает с клиентами, которые склонны к самоанализу и которые до прихода к тебе многое прочитали. Добраться до чувств, связанных с проявлением этого насилия или деструктивного агрессивного поведения, в таких случаях нередко труднее. То есть неправильно думать, что осознанные, склонные к рефлексии люди — более перспективные и простые клиенты. Индивидуальные различия намного важнее, чем общие категории.