Артемий Троицкий о создателе Playboy: «Я никогда никому не завидовал, но Хеф – один из немногих, кто заслуживал зависти»
Первый главный редактор российского Playboy вспоминает основателя одного из самых узнаваемых в мире брендов, раздувшего мировой пожар сексуальной революции
Все меньше остается в нашей жизни ХХ века. Отчего, кстати, становится и скучнее, и пустее. Совсем недавно погрузились в Лету два героя сенсационных интервью журнала Playboy – Фидель Кастро и Евгений Евтушенко. А теперь им вослед отправился и творец легендарного издания – Хью Хефнер. Кто остался с нами из символов трагичного но такого романтичного прошлого века? Разве что королева британская Елизавета, дай ей Бог здоровья. Вот отрывок из переписки двух очень известных людей. Угадайте, кто и когда. «Несомненно, сексуальное угнетение есть главное средство порабощения человека. Пока существует такое угнетение, не может быть и речи о настоящей свободе. Семья, как буржуазный институт, полностью себя изжила». «И не только семья! Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты... Нам есть, чему поучиться у суфражисток: даже запрет на однополую любовь должен быть снят». Первый – Лев Троцкий; второй – Владимир Ленин. 1911 год. До настоящей сексуальной революции, о которой идет речь в диалоге, руки у большевиков, к сожалению, не дошли (если не считать отдельных не слишком убедительных выступлений, типа Общества «Долой стыд!») – они были перегружены революцией социальной. Час пробил спустя полвека – в 60-е годы; и, в отличие от коммунизма, сексуальная революция победила – практически повсеместно, хотя и не очень надолго. Хью Хефнера, основателя Playboy, можно, по аналогии с программным стихотворением Максима Горького, назвать «буревестником сексуальной революции». Пресловутое издание начало выходить в конце 1953 года (Хефнеру было 27 лет). Причем легендарный первый выпуск – с молодой Мэрилин Монро на обложке – вполне мог стать и последним: дебютный номер был выпущен на деньги, взятые в долг (в том числе у родной мамы Хью), а средств на второй-третий не было и в помине. К радости и удивлению создателей, все 50 тысяч экземпляров быстро разошлись, и стало ясно – они попали в яблочко! «Яблочко искушения и греха», – не преминули бы добавить некоторые. В целом, по содержанию Playboy не так уж разительно отличался от других американских мужских журналов того времени – Esquire, в котором Хефнер работал до начала издательской авантюры, или GQ – проза и интервью, спорт, мода, автомобили... Принципиально новым было только одно: ощутимый сексуально-эротический уклон, проявленный, в первую очередь, в пикантных фотографиях и карикатурах. Однако этого оказалось достаточно для появления нового тренда – мощного, скандального, вызывающего. Вот как описал ситуацию сам Хефнер: «Я вовсе не был бунтовщиком и ниспровергателем. Моя идея состояла в том, чтобы сделать нормальный доступный журнал для мужчин – но чтобы при этом там был и секс! И эта идея вдруг оказалась совершенно революционной». Да, время было такое – прорывное. Неудивительно, что точно там же, в Америке, и тогда же, в середине 50-х, полыхнул и другой шокирующий феномен – рок-н-ролл. Послевоенное благоденствие и экономический бум подталкивали американцев – молодых, в первую очередь – к поиску нового стиля жизни, новых форм культуры и потребления, более свободных и не скованных традиционными предрассудками. «Черно-белый» рок-н-ролл атаковал расовые барьеры и создал чисто молодежный музыкальный и модный рынок, а Playboy невзначай торпедировал самую, наверное, запущенную часть американской (и всего христианского мира) психики – религиозные догмы. Испокон веков секс – при том, что все им занимались, иначе бы вымерли – считался грехом. То есть делом постыдным, располагающим к покаянию и категорически закрытым. Конечно, существовали и проституция, и порнография – но это все был низменный, криминальный бизнес, приобщение к которому считалось позорным для добропорядочных граждан. Великая заслуга (не с точки зрения церкви, конечно) журнала Playboy и лично Хью Хефнера – убежденного атеиста, кстати – состоит в том, что они первые соединили воедино, и очень убедительно, два прежде совершенно отчужденных друг от друга понятия: с одной стороны,