Хождение за памятью
Поэт Мария Степанова взялась за прозу, чтобы, описывая историю своей семьи, разобраться в том, как устроена память. А возможно, наоборот, исследование памяти было предлогом для того, чтобы написать о семье. В любом случае «Памяти памяти» стала одной из главных книг 2017 года и номинирована на премию «Сделано в России»
У книги Марии Степановой «Памяти памяти» счастливая судьба: ее ждали, ей сразу после выхода посвятили множество рецензий, ее взялись переводить на иностранные языки, она вошла в длинные и короткие списки нескольких крупных премий – «Большой книги», «НОСа», «Ясной Поляны» – и почти наверняка уж какую-то да получит. И дело не в какой-либо конъюнктуре, просто с первых страниц книги ясно, что перед нами нечто значительное – нечто, имеющее почти забытый в русской прозе масштаб замысла. Любимый поэт Степановой Марина Цветаева сказала, что «поэта далеко заводит речь». Книга «Памяти памяти» получилась совсем не такой, какой задумывалась изначально, – и дело тут в том, что замысел, при всей внешней простоте, оказался многослойным и заключал в себе огромную ответственность.
Степанова еще в ранней юности знала, что однажды напишет книгу о своей семье, о своем роде. Подступая к этой задаче то с одного конца, то с другого, она ощущала, что все попытки оканчиваются неудачей. То, что представлялось очевидным, уходило вглубь; подсказанные другими людьми, документами, фотографиями воспоминания – нечто вроде Гумилевской Прапамяти – оказывались ложными, фантомными, разбивались при перепроверке. И тогда Степанова задала себе вопрос: а что вообще значит помнить? Что происходит в момент запоминания, что западает в душу, а что проходит мимо (и в конечном итоге пожирается жерлом вечности – с учетом всех катастроф XX века, о которых в книге сказано много, это жерло перестает быть иллюзорным образом)?
Разрешая эти вопросы, Степанова не отступается и от первоначальной задачи. И вот выясняется, что, чтобы вспомнить свою семью, нужно побывать там, где родные жили, любили, работали, умирали: в Париже, где окончила Сорбонну («и вернулась в Россию врачом») прабабушка Сарра Гинзбург; в Саратове, где родился ее будущий муж Михаил Фридман; в Херсоне, где Мария Степанова забредает на кладбище, которое ее будто бы отторгает: «Дальше идти было некуда, и вернуться, сделать еще пару сотен шагов по этой безжалостной местности я тоже не могла. Было мне внятно, что здесь есть какие-то мертвые Гуревичи, и что мне их не найти, и что я к ним больше не хочу. Прошлое прикусило меня осторожно, не всерьез, и готово было разжать челюсти».