Огонёк

Россия и мир | Тема номера

Право в правде

В прошлом году Россия с размахом отмечала 1000-летие кончины князя Владимира — важнейшей фигуры для нашей современной политики. В этом году наступил юбилей не менее важный: 1000-летие первого отечественного свода законов — «русской правды». Но отмечается эта дата куда скромнее, и в этом нельзя не разглядеть знаковую примету: закон и правда как-то трудно уживаются в отечестве. Но если на официальном уровне о «русской правде» говорится мало и негромко, то народная память, напротив, сквозь века пронесла любовь к одному этому слову — «правда», превратив его в спутник революций и борьбы за справедливость. Почему нам правда до сих пор милей закона, разбирался «Огонек»

Ольга Филина

1000 лет исполняется первому отечественному кодифицированному своду законов — «Русской правде». Вряд ли Ярослав Мудрый, с именем которого, по мысли большинства историков, связано появление этого легендарного документа, знал, какое будущее уготовано его детищу и тем более как точно он подобрал для него название. Когда «Правда», просуществовав несколько веков в рамках юридического поля, безнадежно устарела, она не ушла с политической сцены на полки музеев, а осталась со своим народом — уже как понятие этическое, будоражащее умы и революционизирующее массы.

Кто только не обещал даровать стране новую «Русскую правду». В XIX веке это пытался сделать декабрист Павел Пестель, написавший одноименный труд, в начале ХХ века — Владимир Ленин, назвавший схожим образом главную газету Советов. В 1990-е, когда и страна перестала существовать, и газета потеряла авторитет, на россиян по-прежнему завораживающе действовал известный тезис «сила, брат, в правде»…

И сегодня, похоже, тысячи лет — как не бывало. Судя по бурной реакции читателей на опрос журнала (см. Опрос), в котором приняло участие более 13 тысяч человек, «русская правда» для большинства из нас, как была, так и есть,— ценнее и понятий, и закона. В феномене политической и социальной свежести древнерусского термина разбирался «Огонек».

«Слово ”право“ появляется в русском языке как калька с немецкого только в XVIII веке. До этого русский народ не знал ”права“, постоянно присутствовавшего в Европе. У нас была ”правда“»

Намек легенд

Конечно, за давностью лет само появление на свет «Правды русской» (именно так называется документ в летописях) овеяно легендами.

— До революции некоторые исследователи полагали, что первая часть «Правды» была составлена уже в IX веке,— рассказывает Людмила Лаптева, заведующая кафедрой истории государства и права РАНХиГС, ведущий научный сотрудник Института государства и права РАН.— Во всяком случае, до прихода варягов. Кроме того, до нас дошли договоры, которые Русь заключала в начале XI в. с Византией: в них ссылались на особый «закон русский». Иными словами, важным источником норм «Русской правды» стало древнее русское обычное право, неписаное, но служившее основой системы социальной регуляции того времени. К сожалению, первоисточник «Правды русской» до нас не дошел, мы имеем только поздние списки. Историки реконструируют конкретную дату появления краткой редакции «Правды» — осень 1016 года — по летописным источникам. Предполагается, что тысячу лет назад, Ярослав Мудрый, первый раз победив своего брата Святополка Окаянного и войдя в Киев, дал «Правду» вверенной ему новгородской земле — в благодарность за поддержку в битве. Со временем документ начинает более или менее широко использоваться в других землях и уделах Древнерусского государства.

В этой легенде, как и в более ранних — о призвании варяг на царство, о принятии христианства,— содержится достаточно намеков и умолчаний, вызывавших жаркие исторические и даже историософские споры. Важен, скажем, тот факт, что «правда» с самого начала воспринималась как подарок князя (пусть не простого, а прозванного Мудрым) верному ему народу. Эта «правда», помимо прочего, обеспечивала особую защиту и привилегии всем княжеским слугам и способствовала укреплению авторитета Ярослава, исключая его самого из области действия первого русского закона. Но то, что князь оказывался как бы выше «правды»,— это еще полбеды. Самое неприятное, что князь — варяжского происхождения.

— Отсюда делался известный вывод, что не только государство, но и право у нас не свое, а привнесенное,— поясняет Павел Лукин, старший научный сотрудник Центра по истории Древней Руси Института российской истории РАН.— Даже Ключевский считал, что «Правда русская» — это образец скандинавского права. Однако этой теории есть что возразить. Немецкий исследователь Леопольд Карл Гётц пытался обнаружить в русском документе прямые пути заимствования из более ранних варварских «правд» — «Салической» («правды» франков), «Репуарской», «Альманской» — и не нашел. Похожего много, но прямого списывания не было. Вовторых, уже в ХХ веке, с обнаружением множества берестяных грамот в Новгороде и Пскове, выяснились особенности правоприменения «Правды русской»: она была широко известным документом, на нее активно ссылались простые люди, разрешая свои споры, использовались предписываемые ею судебноследственные процедуры. Навязанное, чуждое обычаям народа право вряд ли нашло бы такой широкий отклик.

Некоторые из положений «Русской правды» этот отклик находят до сих пор — во всяком случае, нравятся исследователям. Скажем, Павел Лукин особенно ценит отсутствие в первом русском кодексе законов смертной казни.

Впрочем, этот факт можно объяснить не только гуманистическими устремлениями князя-христианина, но и необходимостью пополнять казну: единожды попытавшись заменить штрафы (виры) за убийство смертной казнью (кстати, по совету епископов-греков) еще Владимир Красное Солнышко столкнулся с неудовольствием дружины — у той уменьшилось довольствие, и больше в домонгольской Руси к вопросу казней не возвращались. А вот директору Института российской истории РАН Юрию Петрову кажется актуальным появившийся в более поздних редакциях «Правды» «урок мостникам», то есть строителям мостов и дорог: не брать лишних денег за свою работу, а придерживаться строго установленной законом таксы. Наконец, Игорь Яковенко, профессор факультета истории искусства РГГУ, одобряет меры защиты частной собственности, принятые «Правдой»: виры за убийство не будет, если хозяин дома оборонялся ночью от воров. В «минимальном древнерусском государстве» у населения оставалось достаточно пространства для частной инициативы.