Культура | Персона
«Вернулся в США и понял — хочу в Россию»
Накануне дня исторического и культурного наследия «Огонек» встретился с Уильямом Брумфилдом, который уже полвека занимается исследованием культуры России
— Если провести инвентаризацию того, что Россия потеряла из своего архитектурного наследия, каков был бы ваш вердикт?
— Много потеряли, но многое и сохранилось. В масштабах огромной страны потери не критические. Маленькие города пострадали меньше крупных — там и сегодня встречаются деревянные дома и даже улицы, которые в городах уже редкость. В отношении церквей вандализм был развит больше: если и не разрушали здание, то уничтожали внутреннее убранство храма — росписи и иконостас. Глядишь на все это и думаешь: как такое могло случиться?
— И как, по-вашему?
— Одна из причин того, что памятники продолжают исчезать, — расхождение в понимании того, что считать памятником: власти придерживаются на сей счет одного мнения, искусствоведы — другого, обыватели — третьего... В Челябинске, например, сохранились кирпичные дома переселенцев второй половины XIX века, равно как интересные здания в стиле конструктивизма. Считать их памятниками или нет? При советской власти архитектурное наследие XIX века часто не считали достойным охраны... Тем важнее, если памятнику удалось уцелеть — как росписям под куполом Богоявленского собора в Ниловой пустыни. Столько лет все считали, что там ничего не сохранилось — еще на заре советской власти в этом храме была устроена тюрьма, но бывают же чудеса!..
— Дома сегодня не только охраняют, но и делают из них музейные экспонаты, переносят в музеи деревянного зодчества...
— При этом они теряют связь с ландшафтом, с энергетикой места, с живой историей. В каких-то городах пытаются сохранить хотя бы одну историческую улицу, как, например, это сделали в Красноярске. В Тюмени удалось многое что сохранить, но так на то он и богатый нефтеносный регион. В Иркутске, кстати, обошлись и без таких денег, но отстояли особняки прошлых веков и оригинальные дома декабристов. А вот в Енисейске были уничтожены десятки домов, построенных в XVIII веке в стиле так называемого сибирского барокко. Сейчас к 400-летнему юбилею города их восстанавливают, но это совсем другая история. Каждый город России что-то потерял за бурное XX столетие безвозвратно. Например, в Тотьме церкви более или менее сохранились, но не их интерьеры, а Казань многое потеряла в процессе реконструкции к тысячелетию города.
— Чего лично вам жаль больше всего?
— Россия — удивительная страна: тут даже в деревнях строили не простые церкви, а по-настоящему роскошные храмы с уникальными интерьерами и внешним убранством. Архитекторами таких соборов, как правило, выступали безымянные крепостные мастера. Но уже в первые годы советской власти от богатых иконостасов этих храмов мало что осталось — растащили по дворам, а то и вовсе сожгли. А уж если фрагменты былого великолепия кое-где и отыскиваются, то, как правило, исследователями они не были изучены. Лично для меня каждая поездка в такое место — открытие, шок от осознания того, сколь высоким был уровень дореволюционного искусства России.
— Запад очарован именно этой — дореволюционной Россией?
— В основном да. Я давно пытаюсь понять причины такого внимания к русской музыке, балету, литературе — в «издании» до 1917 года. Мне кажется, что объяснение этому такое: люди в большинстве своем предпочитают понятное, знакомое. Американские слависты в большинстве своем никогда в современной России не были, страны не знают и даже, думаю, боятся ее. Погружаться в российские реалии — как и копаться в потемках русской души, они и не скрывают, что им нужна русская культура, а не Россия.