Россия и мир | Тема номера
Возраст несогласия
После прокатившихся по стране 26 марта протестных акций, темой которых была борьба с коррупцией, в обществе разгорелась оживленная полемика: что это было? Сенсацией стало массовое участие в уличных мероприятиях молодых, а местами и совсем юных граждан. После этого завсегдатаи сетевых дискуссий, например, заговорили чуть ли не о возникновении в стране «новой политической реальности», в которой мартовские акции — лишь первые грозы. Оценки социологов и политологов сдержаннее, хотя и они тоже фиксируют некий «знаковый поворот»: апатия проходит, гражданская активность, в отличие от экономики, снова имеет шансы пойти в рост. В особенностях текущего момента вообще и молодежном феномене в частности разбирался «Огонек»
Никакой это был не Майдан. Не Болотная и не Манежная. То, что все вдруг кинулись рассуждать о молодой волне, следующей когорте и новом качестве протеста, больше говорит о состоянии СМИ, чем о состоянии общества.
Если очень хочется что-то увидеть, то раньше или позже увидишь. Но для начала отсепарируем мух от котлет.
Небывалая массовость? Не уверен. На шествии в память Бориса Немцова, сколько могу судить, людей было примерно столько же. По крайней мере, не меньше.
Сплошная молодежь? Точно не так. Здесь наложились минимум два фактора: во-первых, молодежи действительно было много, больше обычного. Это правда. Во-вторых, она стянулась как раз на Пушкинскую площадь, где происходили главные события и стояли телекамеры. Там движуха и фан; тем более для многих в первый раз. Люди постарше (которых тоже было немало) в гущу не лезли, а, продемонстрировав солидарность, мирно следовали по Тверской и расходились по домам — как на всех предыдущих мероприятиях подобного свойства. Как правило, то были именно шествия, а не митинги. Поэтому еще одно внешнее отличие — другой формальный жанр.
Старшее поколение прошло — и ушло. А новое осталось тусоваться у памятника и ждать своего фана. Оно, главным образом, и попало в телекамеры и в автозаки. Для тех, кто следил за событиями через экран, полное ощущение резкого омоложения протеста. Именно это и всколыхнуло российскую и особенно зарубежную общественность. На самом деле в значительной степени сработал эффект смещенной выборки: слишком многое осталось за кадром.
Явление молодежи народу (с учетом сделанных оговорок) — скорее не корень процесса, а один из симптомов его усложнения. Да, она явилась. Народ удивился и приужаснулся. Кто-то стал привычно рассказывать про печенье из Госдепа, кто-то про грядущую революцию березовых веников. От избытка чувств позабыв, что параллельно в стране тлеет забастовка дальнобойщиков — вполне себе матерых мужиков, которые в силу рутинности процесса в кадр не попали. И потому как бы и не существуют. А еще в провинции несколько десятков локальных конфликтов по случаю невыплат зарплаты. Тоже за кадром. И пенсионеры смиренно бухтят по поводу роста цен и коммунальных платежей, но на улицу пока не выходят и в рамку тоже не попадают.
Поэтому актуальней смотрится более сдержанная формулировка: 26 марта мы убедились, что к созревающему в разных социальных стратах недоумению и протесту присоединилась новая группа, до того подчеркнуто аполитичная — граждане моложе 25–30 лет. Счастливый возраст, который в советские времена именовался комсомольским. Они привычно мыслили себя вне политической болтовни — и вот вдруг многие из них перестали.
Субъективная заслуга Навального очень велика: он нашел правильный язык, точно выбрал тему, построил и распространил материал так, как того требует среда обитания молодежи (молодежь обитает в интернете — где же еще). Кроме того, уместно вспомнить Пушкина про Бориса Годунова: «Он смел, вот все — а мы…» Смелых политиков у нас давненько не наблюдалось. После убийства Бориса Немцова никого из претендентов на роль и близко не видно. И вот вдруг — нате. Конечно, молодым людям такое импонирует. Как и нарочитая конкретность подхода: вот горшок пустой; он предмет простой… И никакой «политики».