О Германе-прозаике
В издательстве «Сеанс» вышла большая книга об Алексее Германе — одном из крупнейших российских кинорежиссёров, авторе фильмов «Мой друг Иван Лапшин», «Двадцать дней без войны», «Хрусталёв, машину!». В книгу вошли воспоминания самого Германа, а также специально написанные для нового издания статьи Марии Степановой, Сергея Гандлевского, Полины Барсковой, Дмитрия Быкова и других авторов. С разрешения «Сеанса» «Полка» публикует статью Юрия Сапрыкина о сценариях, написанных Германом в соавторстве с его супругой Светланой Кармалитой, — которые даже в отрыве от фильмов читаются как блестящая проза.
«В весёлой белёсой мгле банного ада кричат, поют голые счастливые люди». Так звучит одна из первых фраз сценария «Торпедоносцы», она же могла бы служить кратчайшим описанием практически любого текста Алексея Германа и Светланы Кармалиты. Эти тексты в огромной своей части — подробная хроника времён и пространств, жить в которых невыносимо. Перечень ям, луж, испарений, мокрого сукна, обрезков труб, трупов, человеческих выделений, страданий, жестокостей — всего, что успевает заметить глаз наблюдателя в советской ли, средневековой ли обители скорби, откуда нет выхода и спасения. И вместе с тем — эти колюще‑режущие первоэлементы громоздятся друг на дружку с весёлым звоном и сплетаются в пёструю ленту, само движение которой создаёт полноту жизни, разгоняет кровь, наделяет оказавшихся рядом людей отчаянной радостью и звериной силой, — и эти люди, обнаружившие себя в белёсой мгле, в тёмных веках или мутных эпизодах недавней истории, поют и кричат от счастья.
Этот лейтмотив, висящая в белёсом воздухе нота — радостное пение в тревожной мгле — в сценариях даже заметнее, чем на экране. Отчасти потому, что сценариев просто арифметически больше — Герман и Кармалита пишут для других, пишут на заказ, пишут, когда самим не дают снимать, пишут то, что никогда не будет снято, — и в этом длинном и разношёрстном ряду становятся заметнее общие черты. Отчасти потому, что на экране этот сквозной мотив не так слышен: Герман‑режиссёр создаёт плотный, предельно насыщенный вещный мир, его множественные наслоения скрывают под собой то чувство, или звук, или звон в ушах, что владеет автором. Этот мир не расставляет акценты и не объясняет себя, но затягивает зрителя внутрь, погружает в свою плотность; это кино, про которое невозможно сказать «о чём оно», так же как мир, в который мы погружены, оно всегда «ни о чём» в отдельности и «обо всем» сразу.
Талант Германа, его способность создавать эти плотные миры настолько уникальны, что кажется иногда, будто за ними стоит какая‑то алхимическая практика, нечто необъяснимое. И самое неожиданное при первом знакомстве со сценариями Германа и Кармалиты — то, насколько этот экранный мир во всей его плотности и полноте уже содержится в тексте. Всё снято как по писаному — не в том смысле, что Герман в точности следует букве сценария, но фильмы и тексты его как‑то одинаково устроены, соприродны, текст как бы расчерчивает контуры того, что будет проявлено на экране, — уже в иной детализации и масштабе. Эти тексты по‑своему так же подробны, в них виден тот же гипнотизирующий своей вещественностью, полный необязательных