Имя
Хореограф — Евгений Кулагин
Постановщик танцев в самых ярких спектак лях последних сезонов — о грации стокилограммовых балерин, физическом театре и философии contemporary dance
Телесность и новая искренность — среди главных тем последнего года-двух. Неудивительно, что на этом фоне популярным стал современный танец, в котором эмоции выражаются на языке тела. На сценах самых прогрессивных театров режиссеры теперь работают в парах с хореографами. Один из самых талантливых из них — Евгений Кулагин. Именно он вывел на сцену «Машины Мюллер» — чуть ли не главного московского спектакля последних лет — восемнадцать голых перформеров и этим доказал свободу театра от цензуры и ханжества. Этот спектакль Кулагин поставил вместе с Кириллом Серебренниковым, с ним же он работал над «Кафкой» в «Гогольцентре», двумя постановками в Латвийском национальном театре, а сейчас они репетируют оперу «Чаадский», которая в июне выйдет в Геликон-опере. Еще Кулагин работает над «Шекспиром»: постановку, в которой он и хореограф, и режиссер, можно будет увидеть в ноябре на сцене «Гоголь-центра». Там мы и встретились.
Вы занимаетесь физическим театром. Расскажите, что это такое?
Физический театр ищет пределы телесных возможностей. Он не рассказывает истории, не занимается украшательством, в нем нет нарратива — он передает эмоции и состояния через тело. Например, мы задаемся вопросами о том, как можно показать телом счастье, как будет двигаться человек, который не спал сто лет, как далеко можно зайти в исследовании того, на что ты способен.
Мне особенно интересно еще и выявить связь тела с мыслью. В одной сцене «Машины Мюллер» я поставил перформерам задачу биться об пол. И когда они это делали, если при этом они ничего не изображали, не показывали, как им больно, а просто бились об пол, то эта телесная правда падения меня завораживала и впечатляла. Мне нравится заниматься физическим театром, потому что в нем подлинная эмоция. Я вижу, что происходит внутри актера, вижу, что он действительно чувствует здесь и сейчас. Что зритель переживает на «Машине Мюллер»? У него катарсис не оттого, что он видит на сцене восемнадцать голых людей, а оттого, что он на физическом уровне подключился на эти два часа к ним, телесно пережил их историю, ощутил кожей их боль, удовольствие или страх.