non/fiction 2020: выбор «Полки»
Конец года для российской книжной индустрии — время главного смотра новинок, ярмарки non/fiction. Но этот год — особенный: «физическую» выставку пришлось перенести на март 2021-го, а 5–6 и 12–13 декабря non/fiction пройдёт в режиме онлайн. Нас ждёт марафон выступлений и лекций авторов из разных стран — хедлайнеров издательств. И, конечно, традиционно составляются списки главных новинок — которые вы по-прежнему можете купить. «Полка» составила свой список: 20 близких нам по духу книг, которые закрывают 2020 год и могут скрасить вам его завершение!
«А упало, Б пропало…» Словник советской цензуры
Международный Мемориал1
В 2019 году в «Мемориале» прошла выставка, посвящённая фактам и артефактам советской цензуры; сейчас по материалам выставки составлена и выпущена книга. Цензура и сопротивление цензуре — две существеннейшие части советского культурного процесса — представлены здесь от А до Я. А — акт изъятия рукописи: приведён протокол обыска, в ходе которого у Василия Гроссмана отобрали роман «Жизнь и судьба»; Я — «Яуза», магнитофон, с которого слушали Высоцкого, Окуджаву и Галича: последний прославил «Яузу» в песне «Мы не хуже Горация». Ленинский Декрет о печати и монструозный Главлит, спецхран, ликвидированный только в 1990 году, и фоторетушь, с помощью которой со снимков убирали «врагов народа», редактор и худсовет, искажавшие книги и фильмы, — всё это здесь, с иллюстрациями и краткими словарными справками. К книге приложена хронология основных событий в истории советской цензуры с 1917 по 1991 год. Полезное издание, к которому уже давно назрело «постсоветское» продолжение. — Л. О.
1Международный Мемориал внесён Минюстом в реестр, предусмотренный п. 10. ст. 13.1 ФЗ «Об НКО».
Наталья Пушкарёва, Анна Белова, Наталья Мицюк. Сметая запреты. Очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков
Новое литературное обозрение
Издательство «Новое литературное обозрение» запустило серию «Гендерные исследования», сразу очертив её масштаб: от переиздания классической работы историка культуры Натали Земон Дэвис «Дамы на обочине» до новой коллективной монографии историков и антропологов Анны Беловой, Натальи Мицюк и Натальи Пушкарёвой «Сметая запреты. Очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков». Эта книга — одно из первых масштабных исследований «неудобной» темы в России — разворачивает историю представлений о женской сексуальности с допетровских времён до начала советской эпохи. Опираясь на широкий круг источников — от церковных епитимий до эгодокументов, авторы рассказывают, как проходили обряды «умыканий» и «игрищ» и как общество относилось к «несоблюдихам», когда появился концепт чайлдфри и какие способы практиковались для избежания беременности, почему Достоевский, Толстой и Чехов стали апологетами эмансипации, а Любовь Менделеева-Блок открыто избегала материнства. — Е. П.
Брайан Бойд. По следам Набокова
Symposium
Брайан Бойд — автор знаменитой биографии Владимира Набокова, которая уже 30 лет остаётся самым авторитетным источником сведений о жизни и книгах русско-американского классика. Но не только: Бойд — эрудированный читатель-следопыт, наделённый счастливой способностью одновременно уделять пристальное внимание частностям и подниматься до обобщений; он одинаково комфортно чувствует себя и в роли узкого специалиста, не боящегося работы в поле, и в качестве популяризатора, презентующего автора «Дара» широкой публике. В этот сборник вошли тексты Бойда, которые представляют обе его ипостаси: рассуждения о набоковской метафизике соседствуют с разбором первых глав «Машеньки» и «Прозрачных предметов», эссе о драматичном превращении Сирина в Набокова — с попыткой сопоставить «Анну Каренину» и «Лолиту». — И. К.
Филипп Дзядко. Глазами ящерицы. Дневник чтения одной несуществующей книги
Новое издательство
Вместе с книгой воспоминаний Михаила Айзенберга «Это здесь» в Новом издательстве вышла небольшая работа филолога и главного редактора «Арзамаса» Филиппа Дзядко. «Глазами ящерицы» — предельно личный читательский дневник 21 стихотворения Михаила Айзенберга. Полученные осенью 2014 года по электронной почте и никогда не публиковавшиеся единым сборником, они становятся основой для рассуждений о зримом и невидимом, интимном и политическом, о действительности, создаваемой языком, особой поэтической интонации и умении айзенберговских стихов «чуять воздух» — фиксировать изменения в атмосфере, которые читатель ощущает скорее спиной. Строчка за строчкой Дзядко разворачивает стихотворения Айзенберга, интерпретируя написанное и «дочитывая» недосказанное. Такой подход — скорее проживание, чем чтение поэзии, — предлагал Григорий Дашевский. «Это мой вопрос. Вернее, у меня есть такой же вопрос. Это я не знаю, кто я. И это я ничего не знаю о мире. Возможно, поэтому я здесь: стихотворение, даже если оно о снимке или ящерице, оно всегда обо мне, о нас», — пишет Дзядко. Так, ящерица, возникающая в первом стихотворении — «Ящерица, та, что на припёке, / поднимает мизерное веко. / Видит восходящие потоки, / принимает их за человека», — показывает возможности новой оптики, становится инструментом остранения для познания себя. Это мы смотрим «глазами ящерицы», пытаясь уловить колебания воздуха и «принять себя за человека». — Е. П.
Александр Жолковский. Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа
Новое литературное обозрение
Лингвист, филолог и писатель Александр Жолковский в литературоведении последовательно занимается «демифологизацией» русских писателей, изучением и развенчанием культа Маяковского или Ахматовой, а в прозе — своеобразной мифологизацией самого себя как литературного персонажа. «Виньетки» — самолично изобретённый жанр на стыке новеллы, мемуара, дневниковой записи и автобиографического анекдота — Жолковский создаёт многие десятилетия; в книге «Все свои» 60 из них собраны под одной обложкой (вошли сюда и два новых рассказа). Герои Жолковского — мировые величины, такие как Надежда Мандельштам или Умберто Эко, коллеги, друзья юности или бывшие жёны и возлюбленные; жизнь нечувствительно перетекает в литературу, литература — в литературоведение, литературоведение — в жизнь. «В виньетках врать нельзя. Ограничение не столько этическое, сколько жанровое», — утверждает Жолковский, но тут же поясняет: это не значит, что всё написанное в виньетках следует принимать за чистую монету. Виньетка составляется «как мозаика, из осколков правды». Неудивительно, что при такой откровенности и свободе обращения с материалом героев и героинь своих литературоведческих и эротических приключений автор нередко шифрует и не всегда считает нужным специально показывать им результат. — В. Б.
Эмилия Кислинская-Вахтерова. Дневник учительницы воскресной школы
Common Place / Вздорные книги
В издательстве Common Place появился импринт «Вздорные книги»: дизайн обложек точно копирует одну из знаковых позднесоветских серий «Забытая книга», и это не случайно — тексты, которые импринт возвращает читателям, находятся не то что на периферии истории литературы, а далеко за её пределами. Первая книга — роман Ивана Шкотта о жизни дворянских детей в первые советские годы, «белогвардейская «Республика ШКИД», вторая — «Дневник учительницы воскресной школы» Эмилии Кислинской-Вахтеровой, деятельницы народного просвещения (принадлежавшей к либеральному, «культурническому» крылу движения народников). Кроме дневника в книгу входят обзорные статьи Кислинской по истории вопроса и другие сочинения, обобщающие её педагогический опыт: учительница преподавала и в мужских, и в женских заведениях, а когда стала матерью, начала записывать наблюдения за своими детьми.
Под воскресными школами подразумеваются не духовные, а светские учреждения, где в выходной день обучались взрослые люди: по замечанию Кислинской, в конце XIX века Россия занимала одно из последних мест среди «цивилизованных стран» по уровню грамотности. Ходили туда, впрочем, и дети — класс по составу напоминал бурсацкий, где вместе с десятилетними обучались и великовозрастные лбы. Перед нами дневник человека, свято верящего в необходимость просвещения: на протяжении двух лет, с 1889-го по 1891-й, учительница ведёт учёт приходящих, характеризует коллег и учеников («Он любит школу до того, что плачет, когда грозят его выключить, — за это можно ухватиться. Его грубость можно победить лаской, его ложь и маленькое воровство — доверием»), цитирует их сочинения и стихи, радуется за их успехи и огорчается, когда кто-то бросает учёбу, гадает, как говорить с учениками о религии, сталкивается с непониманием — многие стереотипы «об училках» и гуманитарном образовании появились задолго до советской школы. Трогательнее всего здесь тяга подопечных Кислинской к учению, чуть ли не драка за книги, искренние отношения с учителем, который становится поверенным не только в учебных, но и в житейских делах. Вообще эта книга — скромный памятник неравнодушию. Дневник Кислинской, прожившей, кстати, очень долгую жизнь и заставшей совсем другую школу, — это окно в совершенно забытый мир. Состав предметов, круг чтения, педагогические методы — мы будто смотрим на разрушенное здание дореволюционной педагогики, педагогической этики — от которого, однако, остался фундамент. — Л. О.
Кирилл Кобрин. Призраки усталого капитализма
Кабинетный учёный
Сборник разрозненных эссе, герои которых — Джордж Оруэлл, Деймон Албарн, Стивен Пинкер, архитектурный критик Оуэн Хэзерли, рижская арт-группа «Орбита», автор книги «Capital Is Dead» Маккензи Уорк, песня группы The Kinks «Waterloo Sunset» —объединены общей темой: состоянием современности (иначе говоря, позднего капитализма). Как заметил философ Марк Фишер, проще представить конец света, чем конец капитализма: к началу XXI века мы оказались в вечном настоящем, воспроизводящем себя, несмотря на множественные течения, пытающиеся указать выход из этого тупика. Каждое из них заводит в свой тупик: правый популизм паразитирует на ностальгии по патриархальному имперскому величию, поп-ретромания — на ностальгии по временам, когда прогрессистские устремления в будущее ещё не потеряли своей силы. Марксизм выродился в герметичный университетский дискурс, обслуживающий сам себя, либерализм ведёт себя так, будто нынешний миропорядок по-прежнему остаётся идеалом общественного устройства. Технологическая утопия оказалась лишь придуманным способом обмана, в котором крупные корпорации превращают информационные потоки в финансовые, а многочисленный цифровой пролетариат работает на фрилансе за копейки без социальных гарантий. На последних страницах книги в эту картину мира оказываются вписаны и просветительские проекты вроде «Полки» — ищущие спасения от путинского консервативного популизма в «привычном для советской либеральной интеллигенции пространстве между Пушкиным и Мандельштамом». Единственная продуктивная стратегия в этой депрессивной ситуации — оруэлловская позиция (трезво видеть все пороки современности и противостоять им, не присоединяясь ни к одному из дискредитировавших себя лагерей) или культурная меланхолия: «осознание того, что прошлого уже не вернуть и что с этим придётся как-то жить».