В некотором царстве, в недалёком государстве
Мы продолжаем публиковать миниатюры авторов семинара «Вареники», который ведёт Сергей Битюцкий из ростовского КЛФ «Притяжение». В этой подборке — рассказы сентябрьского конкурсного заезда
Самое жало ночи пролежал колодой, не шевелясь и не моргая, провожал взглядом лунный клин. Душа билась в груди, скулила, брехливый щенок.
После трёх не сдюжил, пошёл в сени. Закинул двустволку на плечо, ссыпал патронов в карман. Охотиться ходил. Ночью. Засветло вернусь!
У пня лёг, отёр лицо рукой. Не дрожала. Вынул ножик, отчекрыжил большое лезвие, вогнал в самую труху. Волна звала, шёпотом набегая на берег. Пошёл в неё напролом, рухнул, разбивая идеальное зеркало полной луны, закричал, одеваясь в расплавленное серебро.
Трассу пас долго, пропустил десяток машин. Рыбой сновали туда-сюда дома на колёсах, пока не показалась смерть. Чёрная самка, брехливая и подлая, несла достойную поживу. Вышел, встал поперёк, вздыбил шерсть на загривке, занял всю полосу. Сука заныла тормозами, замерла, остывая. Хлопнули двери.
— Михалыч, это что ещё такое?
— Дань, это чё, волк?
— А ну, пошёл! Пошёл, тебе говорю! — небо треснуло от выстрела.
Ещё дверь. Багажник. Загремели, освобождая скорое на убийство железо. То были матёрые звери. Волки. Ну да не чета ему.
— Вали его, чё смотришь?!
Бок облило жаром. Бились в руках двоих охотников автоматы.
— В морду! В морду клади!
Сука прятала их за собой, добрая мать. Прыгнул, на миг заслонив от мира луну, лапой перевернул машину. Двоих створожило в мякоть. Третьего взял на грудь, перекусил оружейную сталь, давился, глотал пули, дурак, сказок не читал, где твоё серебро?! Кровь охотника текла ручьём, лакал, не мог остановиться.
К деревне вышел засветло. Издали почуял беду, хотел было бежать, да ноги совсем расклеились. Хромал, закусив губу, опирался на ружьё, как на палку.
Навстречу вскинулась Таютка:
— Деда! Деда! С Микиткой беда!
Сорванец лежал в сарае. Рухнул, разворотив крышу. Две головы съёжились, как надо, ушли в шею. А вот с правым крылом беда — подстрелили Микитку. Лежало крыло растопыренное, что твоя простыня, только дырявая и в крови.
— Как?! — вскинулся. — Когда успел?
— Ты ушёл, он сразу и засобирался.
— А ты чего?!
Таютка пела над братом. Расчёсывала волосы своим гребнем и звала. Понемногу темнели раны, помалу втягивал Микитка крыло.
Дррррррррррррр! — тревогой пришло из-за леса. Послали вертолёт. Приложил ухо к земле. И солдат роты четыре. По самой росе идут. На восход.
— Об этих не волнуйся, — заслонила проход старая карга. В руках несла крынку. — Хоть и дурни вы, да свои.
Повернул голову и увидел в окно, как уходит старшая. Куталась в дырявую чёрную шаль, плыла гладко, безмолвно. Тридцать лет не вставала с печи. Забыли, небось, мать-чуму. Слаба, да отвлечёт.