Рассказ

Мир ФантастикиКультура

Этиология мифа

Тим Скоренко

Мы снижались. Я потерял счёт облачным слоям, нанизанным на бесконечно высокую опору верхнего мира, а когда опора пропала из виду, и вовсе бросил следить. Всё, что я видел за иллюминатором, — белое марево, абсолютная пустота. Я представлял, что мы застряли в червоточине и будем снижаться вечно — кончится заряд, затихнут маршевые двигатели, а мы будем падать и падать в стремлении к недостижимой вечности. Ленты Мёбиуса, бутылки Клейна — все эти сугубо лабораторные символы бесконечности — меркли перед мрачными облаками, под которыми — я знал, но не мог заставить себя принять это знание — тоже жили люди.

Мы прошли последний слой. Внизу открылась серая, жалкая земля, от края до края покрытая чахлым леском, невзрачным, убогим. Вообще говоря, всё в нижнем мире казалось мне неимоверно жалким — цепляющиеся за жизнь растения, редкие птицы, забывшие свои песни, разбитые тракты, некогда соединявшие мегаполисы, а ныне превратившиеся в археологические памятники, которые не позаботились занести в охранные реестры. И люди тоже, конечно, люди — тоже. Я не сомневался, что точно так думал любой из нас — будь то простой механик или председатель Мирового собрания. Мы были выше во всех смыслах, но никогда не произносили этого вслух, соблюдая вежливую политкорректность и играя в равенство. При этом даже сумасшедший правозащитник, выходивший на одиночный пикет с плакатом «Объединим миры!», отлично знал, что случится, осуществись его мечта, и если бы Мировое собрание разрешило свободный обмен между мирами, он встал бы на том же месте с плакатом, несущим прямо противоположный смысл.

Не знаю, как назывались эти деревца. Бледный свет, просачивавшийся через облака, заставлял их отбрасывать расплывчатые косые тени, пересекавшиеся со стволами товарок. В целом это выглядело как редкая штриховка — так художник, только набрасывающий схему светотени, первый раз проходит по белому полю, превращая его в клетчатое. Мы садились в бескрайнее лесное море, практически лишённое проплешин, и я почувствовал, как деревца прогибаются и ломаются под брюхом гравилёта, как огромную машину потрясывает, когда она ищет место для посадочных опор.

Наконец тряска прекратилась. Из кабины появился Степнов — высокий, худой, флегматичный, напоминающий печального осьминога. Он молча осмотрел нас, пожал плечами и сказал: «Всё». Мы тут же начали расстёгивать ремни, перешучиваться, демонстративно потягиваться и разминать затёкшие члены. Спуск продолжался не больше часа, но это было чем-то вроде ритуала, символизирующего, что всё в порядке, вне­штатных ситуаций не случилось, а экипаж готов приступить к работе. Простите, иногда меня заносит в канцеляризм — я всё-таки чаще писал рабочие отчёты, нежели художественные тексты.

У Лорана есть дурацкая привычка. Каждый раз, когда он прибывает в нижний мир, он должен справить первую нужду не в туалете гравилёта, а где-нибудь на земле, в лесу, в поле. Помнится, выход шестнадцатой станции гравитационного поезда строили прямо на дне водоёма, и Лоран, впервые прибыв на рекогносцировку, акробатическим эквилибром, привязав себя к захвату для технических работ, радостно пускал струю в воду и оглашал воздух торжествующими криками. Впрочем, это его единственная странность — в остальном он ответственный и профессиональный геолог, способный по разноцветной спектральной радуге рассказать о земле под нашими ногами абсолютно всё.

Лес был для Лорана благодатью (да и для нас тоже) — по крайней мере, его бесноватый обряд можно было совершить быстро, незаметно для других и в относительно комфортабельных условиях. Так или иначе, Лоран первым выпрыгнул из двери, как только трап опустился на землю, с треском доламывая обрушенные гравилётом деревья. И побежал в заросли, которые, несмотря на внешнюю чахлость, оказались достаточно густыми для того, чтобы скрыть его практически сразу.

Я спустился вторым, и Кэп сказал мне вслед: «Не разбегайтесь». Я и не планировал никуда бежать. Я шёл медленно, в противоположную от Лорана сторону, в который раз поражаясь убогости нижнего мира и одновременно борясь с удивлением, пытаясь найти в окружающей меня серости что-то достойное внимания. И я нашёл, когда остановился буквально на несколько секунд, чтобы оглядеться, и посмотрел под ноги — а там кишел муравейник, большой, примостившийся к дереву, ежесекундно меняющийся, движущийся, мельтешащий. Муравьи уже заползали на мои ботинки, и я нагнулся, чтобы коснуться рябой поверхности пальцем. Несколько муравьишек тут же перебрались на мою руку, стали хаотично бегать вокруг фаланг, по ладони и по тыльной стороне кисти, не в силах понять, что с ними произошло. Эта жизнь, такая простая, такая примитивная, была на порядок выше, чем любая доступная нам в верхнем мире. Конечно, там были животные, и какие! Ты мог идти по дендрологическому парку, и из-за деревьев неожиданно появлялся Бэмби. Это не фигура речи — оленёнок действительно был оранжевым, с симпатичными светлыми пятнышками на спине и огромными карими глазами. С помощью генетических модификаций мы научились выводить таких животных, каких хотели бы видеть вокруг себя, — мультяшных и игрушечных, дающих неограниченное количество молока и позволяющих отрезать куски мяса, не умерщвляя особь, разумных до такой степени, чтобы починить обшивку корабля, и при этом способных выходить в космос без внешней защиты. Идеальный биогенез верхнего мира не учёл только одного — естественности, желания натурального, ощущения реальности. Муравьи, ползущие по моей руке, были чем-то значительно большим, чем просто представителями животного мира. Они были символом обоих миров, знаком того, что не всё ещё мертво и потеряно для нас, так успешно играющих в Создателя.

Я вышел на поляну. Точнее, в зону, где деревья росли чуть реже, чем в остальном лесу. Зона показалась мне круглой, точно сюда тысячи лет назад упал метеорит, нарушив естественные природные законы. Вполне вероятно, что так оно и было: метеоритные кратеры на Земле не так заметны, как на Луне или Марсе, поскольку они зарастают лесом или — чаще — наполняются водой, становясь озёрами.

Но в центре «кратера» было что-то инородное, будто не из этого леса, — большой ствол странной формы. Сперва он чуть-чуть расширялся, а к верхней части, отстоящей от земли примерно на десять метров, сужался и полностью был покрыт зелёным мшистым покровом.

Я подошёл и огляделся. Глазомер меня немного подвёл — ствол рос не из самого центра округлой зоны, а был смещён к её краю. Я дотронулся до мха, а потом, поддавшись непонятному порыву, поскрёб его пальцами. Влажный мох снимался легко, под ним была земля, которая тоже осыпалась, — а ещё глубже вместо корявой коры мои пальцы почувствовали гладкую поверхность камня. Это было рукотворное сооружение, нечто вроде обелиска. Я отковырял мох и землю с нескольких квадратных сантиметров и понял, что передо мной — красный гранит.

«Ты где?» — спросил голос Кэпа в моей голове. «Иду», — откликнулся я . Уходить мне не хотелось, но я понимал, что мы будем работать не меньше недели и у меня ещё будет время вернуться, чтобы расчистить памятник и понять, кому и когда он поставлен. Или хотя бы попытаться понять.

* * *

Из точки А в точку Б мы передвигаемся на летательных аппаратах. Это могут быть гравилёты, а могут быть банальные электроглайдеры, практически не изменившиеся за сотни лет использования. Но если точки А и Б отстоят друг от друга более чем на четверть длины экватора, гравитационный поезд становится одновременно быстрее и выгоднее. Быстрее-то он практически в любой ситуации, но стоимость его строительства и эксплуатации делает передвижение на короткие дистанции экономически необоснованным. Поэтому гравитационные тоннели соединяют только точки, которые, с одной стороны, очень далеки одна от другой, а с другой — густо населены и способны генерировать значительный пассажиропоток.

Путешествие на гравитационном поезде чем-то напоминает полёт на космическом корабле. Сперва пассажиры загружаются в гравилёт, который спускает их из верхнего мира в нижний, к станции, собственно, поезда. Затем садятся в капсулу и за время от пятнадцати до сорока пяти минут в зависимости от расстояния попадают в точку назначения — такую же станцию, откуда гравилёт их поднимает наверх. Сорок пять минут — это максимум, путешествие по диаметру планеты через самый центр. Номинально оно должно занимать чуть меньше времени, сорок две с половиной минуты, но мы обычно включаем в тайминг время работы принимающих капсулу механизмов, то есть меряем не чистое движение, а промежуток от закрытия до открытия дверей капсулы.

Прокладке каждого нового гравитоннеля предшествует серьёзная работа геологов, геодезистов, метеорологов и других специалистов, выбирающих оптимальные точки входа и выхода. Иногда в процессе принимают участие психологи и историки — если нужно контактировать с нижним населением, охранять от них стройку или саму станцию, убеждать в необходимости переезда и так далее. Три года назад спутники не отследили одинокий хутор, расположенный на месте запланированного строительства: там жила семья отшельников, не пользовавшихся электричеством и связью, нейросеть сочла местность необитаемой, и «переговорщика» в экспедицию не включили. А хутор располагался на стратегически важном месте — там, где должна была строиться посадочная площадка для гравилётов. В итоге психологом пришлось выступать мне, заместителю руководителя экспедиции. Задание не было трудным — семья состояла из шести человек, и неоспоримым её главой был мужчина средних лет, который за годы до того, собственно, и увёл жену и детей из города. Он практически сразу согласился переехать на пятнадцать километров к югу — в точно такой же удалённый от цивилизации лес, но в новый, более просторный дом, с тщательно продуманной системой обогрева. Дом возвели мы же по типовой технологии (это был не первый случай, решение существовало не первый год) из местных материалов, красиво его обставили, организовали скотный двор и удобрили землю для огорода — отшельник с семьёй от нашего вмешательства только выиграли.

Использование местных материалов было важнейшим условием таких операций. Нет, мы не ограждали нижних от технологий — они и сами к ним не стремились. Мы могли бы поставить в глухом лесу самоотапливающийся всесезонный умный дом, аналогичный таковым в верхнем мире. Но если бы в нём что-то сломалось через несколько лет после нашего отъезда, случилась бы беда. Хозяин мог бы хоть сто лет биться в стёкла гравистанции — на него никто не обратил бы внимания. Мы снимаем с себя всю ответственность за проект сразу после завершения — поэтому всегда строим так, чтобы нижние могли чинить или достраивать новые дома собственными руками из подручных средств. Дыру в стенке из наноплекса мхом не заделаешь.

Мою профессию вернее всего было бы охарактеризовать кафкианским словом «землемер». Мне всегда было интересно, что ждало К . в Замке, до которого он так толком и не добрался, поскольку мне хотелось представить себе, как бы я , человек схожей профессии, вёл себя на месте героя. Но негодяй Кафка бросил работу над «Замком» в 1922 году, за два года до смерти, и сознательно больше не возвращался к роману, который перестал ему нравиться. История К . осталась недосказанной, а я лишился возможности подражать литературному кумиру.

Я измеряю. Используя данные, полученные геодезистом и геологом, я рассчитываю точное географическое положение станции, её ориентацию и расположение узлов. Узлы стандартные — это напоминает детский конструктор, в который я , давно выросший из коротких штанишек, самозабвенно играю, получая за это неплохие деньги. Моя основная задача — добиться минимального вмешательства в среду нижнего мира и при этом максимально удешевить строительство. Так или иначе, первые несколько дней на новой точке у меня свободны — без геодезических и геологических данных я не могу начать работу. Я гуляю, исследую местность, провожу предварительные измерения и делаю прикидки, которые, если честно, в итоге и становятся финальным планом. На моей памяти было всего два случая, когда из-за проблем со скальными породами приходилось вносить в первичный чертёж серьёзные изменения. Возможно, это просто опыт.

Мы приземлились на некотором расстоянии от намеченной территории. Найденный мной доисторический обелиск стоял ближе — по моим расчётам, после окончания строительства он расположился бы примерно в двадцати метрах от северной границы станционной зоны. К вечеру мы разбили лагерь, и хотя Галли рвался приступить к работе, мы с Лораном его отговорили: темнело, а в темноте много не наработаешь. Значительно эффективнее было выспаться и начать с утра.

Так они и поступили, а я , будучи до поры до времени свободен, снова пошёл к обелиску, на этот раз вооружённый обыкновенной лопатой. Какими бы высокими ни были технологии, на любом гравилёте, отправлявшемся в нижний мир, всегда был полный набор средневековых гаджетов «выживальщика», включая загадочное конусообразное ведро для экстренного водяного пожаротушения. Замечу, что все без исключения материалы гравилёта были негорючими, а штатная система ликвидации очагов возгорания функционировала независимо от общей топливной схемы и сработала бы, даже если бы всё, кроме неё самой, было уничтожено огнём. Лопата показалась мне оптимальным инструментом для очистки обелиска. Это был не огромный отвал, а компактная сапёрная лопатка, в случае необходимости способная заменить топор или нож и складывающаяся почти в карманный форм-фактор.

Добравшись, я , недолго думая, приступил к работе и за пятнадцать минут отодрал от гранита мох, землю, наросты, а также какие-то корни и грибы. Также я понял, что торообразный подъём, окружающий обелиск, скорее всего, тоже рукотворен, и , потратив около часа и углубившись в мох и дёрн примерно на три метра (получилась узкая воронкообразная яма, из которой я потом с трудом выбрался), обнаружил чёрный полированный лабрадорит. Очищать весь круг и тем более искать основание ушедшей в многолетние наслоения стелы не имело смысла — на это ушла бы уйма времени и сил.

Обелиск был сложен из обточенных гранитных глыб, а на одной из его сторон на уровне примерно моих глаз были вырезаны два мужских профиля — похожим образом изображали на камеях эллинистических фараонов Древнего Египта. Я запечатлел расчищенный обелиск в облаке, сняв с него трёхмерную модель, — возможно, эта находка заинтересует верхних историков. Потом я немножко покопал в глубину, но до подписи или хоть какого-то объяснения так и не докопался — если она и была, то не на самом обелиске, а где-то неподалёку, например на лабрадоритовом кольце, раскопка которого заняла бы у меня несколько дней.

Я уже собирался идти к лагерю, когда меня отвлекло движение на границе поляны и леса. Я никак не отреагировал, пытаясь обмануть наблюдателя, будь то животное или человек, не спугнуть его. Скосив глаза, я понял, что это ребёнок лет восьми-девяти, который смотрит на меня из-за тонкого, совсем не прикрывающего его щуплую фигурку дерева. Меня точно током ударило: если здесь, в этой глуши, есть ребёнок, значит, программа снова ошиблась и зона обитаема. Я медленно повернулся, поднял руки, показывая: у меня нет оружия, и улыбнулся. Мальчик (хотя сложно сказать — волосы длинные, одежда бесформенная, мешковатая, может, и девочка) хмуро смотрел на меня в течение нескольких секунд, а потом сиганул прочь. Я побежал за ним — не потому что хотел догнать, а потому что он мог привести меня ко взрослым.

Мальчик бежал не очень быстро, спотыкаясь, натыкаясь на коряги, и потому я более или менее за ним поспевал. Через несколько минут я оказался на опушке, а передо мной раскинулась обширная проплешина, полная жизни. Тут стояли дома — деревянные срубы, крепкие и надёжные, дымились трубы, ходили люди. Мальчик бежал к селению, я же не торопился — нужно было спуститься спокойно, степенно, а по дороге обдумать, что я собираюсь делать. Потому что хутор отшельников — это не проблема, а вот целая деревня аборигенов может серьёзно навредить строительству вплоть до полного переноса станции.

Почему их не заметил спутник? Вряд ли это техническая ошибка, их попросту не бывает. Скорее всего, в деревне нет ни сотовой связи, ни электричества вообще — как было на том хуторе. Эти люди живут тут испокон веков, и их связью с внешним миром служит какая-нибудь петляющая дорога, заросшая травой и продавленная колёсами старого внедорожника, единственного на всё селение и ломающегося во время каждой поездки. И я ведь говорю не о верхнем мире — к нему у этих людей нет вообще никакого доступа, а о других деревнях или городах нижнего мира. Это не отшельничество как таковое, а вынужденное смирение с собственным убожеством, психологическая невозможность вырваться из замкнутого круга, внутри которого живёт иллюзия стабильности и покоя.

По мере приближения я убеждался в своей правоте. Дома, издали казавшиеся аккуратными, вблизи оказывались старыми, местами перекошенными, скреплёнными каким-то кривыми досками. Косые лавочки, заросшие неаккуратной травой обочины, выбитые окна в некоторых, видимо, нежилых домах красноречиво рассказывали, что деревню нельзя назвать процветающей.

Поскольку я спускался с небольшого холма, у меня была возможность осмотреть всю панораму, и одна вещь меня удивила. Деревня имела странную звездообразную планировку. Обычная деревня нижнего мира — это одна или две параллельные улицы, вдоль которых расположены дома. Здесь же существовал явный центр — площадь, посередине которой находился какой-то тёмный объект, неопознаваемый с большого расстояния. От него в стороны расходились восемь улиц-лучей, вдоль каждой стояло что-то около восьми-девяти домов, то есть всего дворов было от тридцати до сорока. Чем ближе я подходил к селению, тем больше уверялся в том, что передо мной — сектантская община. Об этом говорили многие признаки — паутинная планировка, отсутствие электричества и связи, изолированное место (ближайшее поселение находилось примерно в сотне километров) и , как ни странно, наличие детей. В вымирающих деревнях детей или мало, или нет вовсе, здесь же я видел мальчишек и девчонок — они сновали то тут, то там; обилие детей — характерный признак секты.

Я вступил на одну из улиц — не могу назвать её центральной, поскольку все улицы селения одинаковы. Как ни странно, люди продолжали жить своей жизнью — на меня, конечно, смотрели, но никто не подходил, ничего не спрашивал, не глазел. Как будто люди из верхнего мира приезжали к ним ежедневно и успели осточертеть. Краем глаза я замечал, что дети пытались подойти ко мне, видимо, о чём-то спросить или просто поближе посмотреть на странного незнакомца, но взрослые одёргивали их жестами и короткими сдержанными фразами.

Так я дошёл до центральной площади. На деле слово «площадь» тут, конечно, неприменимо. Просто все дороги сходились в одном месте, и образовался круг диаметром метров в двадцать. По центру его на деревянном возвышении лежал абсолютно правильный шар высотой чуть больше двух метров. Сперва я не понял, из какого материала он сделан, но затем переборол опаску (я боялся, что своими действиями нарушу какое-нибудь специфическое табу общины), подошёл и коснулся поверхности рукой. Шар был сплетён из мелких гибких веток — так плетут корзины и другие предметы народного быта, которые можно встретить в этнографических музеях верхнего мира. Я обошёл шар. С противоположной стороны в нём было вырезано (или «выплетено», не знаю, как лучше сказать) круглое отверстие, закрытое таким же плетёным люком. Меня очень тянуло попытаться его открыть, заглянуть, что там внутри, но я понимал, что стою рядом с центральной святыней этой странной общины, и не стоило будоражить до поры до времени её мирных жителей.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Над златом чахнет Над златом чахнет

Фантастические торговцы

Мир Фантастики
Как выбрать складной стол для пикников: 5 важных правил и еще 5 полезных нюансов Как выбрать складной стол для пикников: 5 важных правил и еще 5 полезных нюансов

Собрали все параметры складных столов для пикников, имеющие значение

ТехИнсайдер
Старикам везде у нас почет Старикам везде у нас почет

Самые уважаемые автомобильные марки в современной России

Автопилот
Астрономы увидели прорыв ударной волны сверхновой сквозь плотное околозвездное вещество Астрономы увидели прорыв ударной волны сверхновой сквозь плотное околозвездное вещество

Ученые проследили ударную волну сверхновой сквозь плотное околозвездное вещество

N+1
Андрей Михайлов: «Эволюция людей похожа на одомашнивание самих себя» Андрей Михайлов: «Эволюция людей похожа на одомашнивание самих себя»

Футуролог Андрей Михайлов — о влиянии технологий на человеческие привычки

РБК
Парус, лыжи, кошки, спиннинг… Парус, лыжи, кошки, спиннинг…

В кратер вулкана на лыжах и неделя «вне зоны действия сети»

Вокруг света
Кокни пацана Кокни пацана

«Джентльмены»: образцовый Гай Ричи в восьми сериях

Weekend
Дух свободы Дух свободы

Подчеркнуто мужское пространство со своей неповторимой атмосферой и харизмой

SALON-Interior
6 простых правил, которые сделают тебя стройной к летнему сезону 6 простых правил, которые сделают тебя стройной к летнему сезону

Как терять вес, получая удовольствие от процесса?

VOICE
Неофициальные шестидесятые: от СМОГа до «ахматовских сирот» Неофициальные шестидесятые: от СМОГа до «ахматовских сирот»

Неофициальная поэзия 1960-х: поэтические содружества и авторы-одиночки

Полка
Константин Чайкин: Дело — время Константин Чайкин: Дело — время

История от создателя самых узнаваемых российских часов нового времени

Maxim
Прокладывая путь: как София Ионеску стала первой в мире женщиной-нейрохирургом Прокладывая путь: как София Ионеску стала первой в мире женщиной-нейрохирургом

София Ионеску — первая женщина-врач, которая провела операцию на головном мозге

Forbes
Александр Коршунов: «Вдохновение должно приходить в назначенное время» Александр Коршунов: «Вдохновение должно приходить в назначенное время»

Режиссер Александр Коршунов — о новом спектакле и театре «Сфера»

Монокль
Хороший тон Хороший тон

Как добиться эффекта идеально гладкой сияющей кожи с помощью тональных средств

Лиза
Что лучше, открыть окно или включить кондиционер? Что лучше, открыть окно или включить кондиционер?

Казалось бы, зачем использовать кондиционер, если можно опустить окно...

4x4 Club
2 причины, почему нарциссы всегда возвращаются 2 причины, почему нарциссы всегда возвращаются

Зачем нарциссы возвращаются к своим бывшим снова и снова?

Psychologies
Главная роль Кэтрин Зета-Джонс Главная роль Кэтрин Зета-Джонс

Свою главную и самую сложную роль она играет не на сцене или в кино, а в жизни

Караван историй
Мне нужны твои камбэки: чем хороша французская драма «(Не)бывшие» с Гийомом Кане? Мне нужны твои камбэки: чем хороша французская драма «(Не)бывшие» с Гийомом Кане?

почему стоит смотреть новую драму Стефана Бризе «(Не)бывшие»?

Правила жизни
Что делать, если посудомоечная машина не сливает воду Что делать, если посудомоечная машина не сливает воду

Случаи, почему течет посудомойка, а также способы, как это исправить

CHIP
Я — сноб: хореограф Егор Дружинин Я — сноб: хореограф Егор Дружинин

Режиссер и хореограф Егор Дружинин о важности пауз и балете-дефиле

СНОБ
Юлианна Караулова: «Мне хочется нравиться людям» Юлианна Караулова: «Мне хочется нравиться людям»

«Хорошую репутацию очень тяжело заработать и легко потерять»

Добрые советы
Почему не дышит нос? Почему не дышит нос?

Наш нос – сложная система, если в ней произошёл сбой, страдает весь организм

Здоровье
Удивительные шедевры архитектуры: древнейшие сооружения, мимо которых невозможно пройти Удивительные шедевры архитектуры: древнейшие сооружения, мимо которых невозможно пройти

Здания, которые восхищают не только любителей архитектуры, но и простых туристов

ТехИнсайдер
Тана Френч: «В лесу». Роман из «Дублинского цикла» Тана Френч: «В лесу». Роман из «Дублинского цикла»

Фрагмент из дебютного детективного романа Таны Френч «В лесу»

СНОБ
«Главное, что тебе дает коллекционирование, это доступ к людям» «Главное, что тебе дает коллекционирование, это доступ к людям»

Как попытка разобраться в системе взаимоотношений приводит к коллекционированию

Правила жизни
«Джеймс Уэбб» нашел нового кандидата в потенциально обитаемую планету-океан «Джеймс Уэбб» нашел нового кандидата в потенциально обитаемую планету-океан

Экзопланета LHS 1140b может быть потенциально обитаемой планетой

N+1
Правда ли, что котам на флоте давали паспорта с отпечатком лапки Правда ли, что котам на флоте давали паспорта с отпечатком лапки

Были ли у котов на флоте настоящие документы, а не только "усы, лапы и хвост"?

ТехИнсайдер
У дуэли женское лицо У дуэли женское лицо

«Первая дуэль»: костюмная драма о фехтовальщиках и суфражистках

Weekend
«Так мне и надо, тут я и останусь»: как женщины попадают в современное рабство «Так мне и надо, тут я и останусь»: как женщины попадают в современное рабство

Почему проблема рабства касается прежде всего женщин

Forbes
Ненормированный день Ненормированный день

Как работают складские роботы «Сбершаттл»

Цифровой океан
Открыть в приложении