Рассказ / Зона развлечений
Сон золотой
1
Когда-то это подземное логово было заводом по ремонту подводных лодок. Вражеские субмарины ушли в поход и не вернулись, а имперские «Дискордии» и «Эринии» просто не помещались в узких каналах. Но армейское командование, как известно, всё обращает во благо. По мнению комендатуры Южного фронта, именно здесь — под недоброй толщей камня, в холодных потернах, где каждое слово отзывается гулким эхом, — вийрам было самое место.
Мнения самих вийр, конечно, никто не спрашивал.
Зоя стянула со швабры половую тряпку, с размаху плюхнула её в эмалированное ведро. По вспененной поверхности воды заметались щепки, кусочки краски, мелкий мусор. Мыть пол в казарме было делом бессмысленным — за двадцать лет существования базы грязь намертво въелась в доски. Но самый унизительный и тяжёлый труд был отдыхом по сравнению с работой, так сказать, по специальности.
В тишине коридора послышался звук торопливых шагов. Зоя так и замерла, вцепившись в мокрую тряпку.
Вообще-то, вийры творят страшные сны, а не страдают от них (и уж тем более — наяву). Но бывают и исключения. У личного кошмара Зои был негромкий ядовитый голос и четыре соколиных пера на погонах.
— Вот это встреча, — ледяные глаза капитана Марии Яворской сузились. — Рядовая Вальберг, почему вы не на дежурстве?
Как всегда в её присутствии, Зое стало мучительно стыдно за себя. За покрасневшие от холодной воды руки, мыльные разводы на полу, собственную нелепость и ненужность.
— Мы с Эдитой договорились, госпожа капитан, — пробормотала она. — Нарядами поменялись. Она дежурит, а я вот… вычищаю.
— Это называется «санобработка помещений», Вальберг. Вы уж извините, что отрываю от столь важного занятия, но я всё-таки смею просить вас вернуться к прямым обязанностям.
— Можно, я домою? Тут немного осталось.
— Бог ты мой, — вздохнула Мария. — Нет, нельзя. В Егерскую, живо. И тряпку оставьте. Ей-же-ей, она вам не пригодится.
Мария, развернувшись на неуставных каблуках, зашагала по коридору. Зоя еле поспевала за ней — как колченогая бульдожка за гончей. И отчаянно, мучительно надеялась на чудо: что к Марии подбежит запыхавшийся штабист и пригласит на экстренное совещание, что завизжат сирены и спокойный металлический голос объявит учебную тревогу… Да хоть бы и настоящую — лишь бы не работа в Круге!
Небрежно кивнув постовому, Мария свернула в ответвление потерны. Зоя привычным жестом вытащила из кармана удостоверение… ох, если бы только его. На пол спланировал ворох конфетных фантиков и талонов на питание.
— Ой, извините, — Зоя, присев на корточки, принялась собирать бумажки. Под ледяным взглядом Марии и без того неловкие пальцы вовсе отказывались подчиняться.
— Она же с вами, да? — раздражённо обратился постовой к Марии. — В Егерскую? Да пусть уже проходит!
Тяжёлая дверь с металлическим лязгом захлопнулась за спиной. В комнате, которую кто-то из Зоиных предшественниц прозвал Егерской, как всегда, было накурено — хоть топор вешай. Зоя закашлялась — за три года она так и не смогла привыкнуть к сигаретному дыму.
Три пары синих глаз встретили её молчаливым презрением.
— Госпожа Вальберг любезно согласилась нам помочь, — Мария опустилась в старое кресло — единственный предмет мебели в комнате; остальные вийры, как обычно, расположились на потрёпанном ковре. — Лейтенант Качмарек, введите её в курс дела.
Рыжая вытащила из-под вороха докладов и отчётов фотографию, протянула её Зое.
Загородный домик. Ничего особенного — два этажа, старая вишня слева от крыльца. На ступеньках — женщина в жёлтом сарафане. Хоть фотография и была чёрно-белой, Зоя сразу поняла, что сарафан — жёлтый, небо — ясное, а улыбка на лице женщины — настоящая.
— Полковника будем загонять. А это его жёнушка, — прошептала Алиса, бросив на Зою усталый взгляд
из-под нависших век.
Два года назад она была другой: молодой, весёлой и злой, так похожей на настоящую вийру. Её и Рыжую привезли из тюрьмы искупать грехи служением отечеству. Видно, там, на острове в Северном море, и то было лучше… Зоя ощутила укол совести. Сколько ей лет-то, Алисе? Двадцать? И сколько она ещё здесь протянет? Вийры — не люди, их век совсем уж короток: человеческие тела, впустившие тёмную сущность, быстро изнашиваются. Хотя рядовая Вальберг, дура бесполезная, уже до сорока шести дожила, и хоть бы что.
— Короче, Вальберг, мы всё сами сделаем, твоя работа — раскрашивать. Ну и на подхвате будешь, — Рыжая отбросила со лба отросшую чёлку.
Зоя не смогла подавить глупую улыбку. Детализация — это не так страшно.
Инна проверила медикаменты, разложенные на клеёнке. Ободряюще подмигнула Зое — прорвёмся, мол.
Разувшись, Зоя села на ковёр. Влажные пальцы Алисы сжали её правое запястье, отточенные когти Рыжей впились в левое.
Где-то там, за сотни миль, человеку снится сон. Сон, в котором он потеряется — если вийрам повезёт.
— Начинаем, дамы.
Мария хлопнула в ладоши — и Зоя провалилась в чужой кошмар.
Алиса постаралась на славу. Этот дом был хорошей, узнаваемой копией того, с фотографии. И всё же он не был живым. А мёртвое не способно вызывать ужас.
Объект — его имени Зоя не знала, да и зачем бы, — медленно шёл к дому по садовой дорожке.
— Раскрась, — бросила Мария.
Зоя кивнула.
Под сапогами полковника (поношенными, но начищенными до блеска) заскрипел гравий (мокрый, чуть скользкий: недавно прошёл дождь). Бледные, полупрозрачные лепестки вишни плавали в мутном зеркале придорожной лужи. И было тихо. Совсем тихо. Слишком тихо.
— Вальберг, хорош пасторалить, — прошипела Рыжая. — Припугни его, что ли.
Мужчина в нерешительности замер на пороге, пытаясь заглянуть в приоткрытую дверь. Взялся за стёртую латунную ручку, оказавшуюся неожиданно липкой. Резко отдёрнул ладонь, брезгливо сощурившись, поднёс к глазам…
— Да, радость моя, правильно: кровь, — осклабилась Рыжая. Мария строго посмотрела на неё.
Зоя почувствовала кислый вкус чужой тревоги. Тревоги того, кто по другую сторону сна ворочается на залитых потом простынях.
— Зацепили, — Мария чиркнула спичкой и закурила. — Теперь ведите наверх. Алиса, не спеши. Пусть успеет поверить. Дана, поменьше кровищи, а то устроишь чёрт-те что, как в прошлый раз.
Только здесь, в этой комнате, она называла их по именам.
— Вальберг, твоё дело маленькое. Не вреди.
Спящий, сам того не зная, помогал вийрам. Его подсознание, отреагировав на знакомую картинку, достраивало реальность на ходу. Появились очертания маленькой гостиной — деревянная обшивка стен, диван, застеленный вязаным пледом, косой луч солнца на пыльном паркете.
— Скучно, — скривилась Рыжая.
На журнальном столике появился поднос с пирожными, тронутыми пятнами плесени. Над ними, надсадно жужжа, роились мухи.
На лице Алисы уже проступила испарина. Только начали, а ей уже не по себе.
Дверцы платяного шкафа были распахнуты — на полу валялось женское пальто с вывернутыми карманами.
Полковник захлебнулся криком — и опрометью, поскальзываясь на паркете, ринулся к лестнице, ведущей на второй этаж.
Очертания комнаты дрогнули.
— Не могу больше, — провыла Алиса.
— Так, ладно, — Мария подалась вперёд. — Вальберг! Бей сейчас!
Зоя растерянно замерла — как так-то? Её задача — детали.
И тут мир взорвался ослепительной вспышкой. Их вышвырнуло из сна.
Тяжело дыша, Зоя растянулась на ковре. Рядом рухнула Алиса.
— Проснулся, — Мария саданула кулаком по столу.
— Слишком быстро он отвалился, — возразила Рыжая. — Инфаркт, может?
— Помечтай.
Алиса со стоном пошевелилась. Инна склонилась над ней, шепча что-то успокаивающее.
Локоть Рыжей вонзился Зое в бок:
— Вальберг, да твою ж дивизию! Его оставалось пнуть хорошенько — и всё, уноси готовенького.
— Я думала, Алиса…
— Вы думали? — холодно осведомилась Мария.
За стеной требовательно задребезжал телефонный звонок. Разом позабыв про Зою, Мария вскочила на ноги и бросилась в коридор.
— Алиска, да всё нормально будет. Яворская тебе увольнительную выпишет, вот увидишь. Знаешь, как там сейчас красиво? — шёпот Инны стал еле различимым.
За успехи подчинённых Марии иногда выпускали наверх, в посёлок. Говорили, что местные не чураются вийр — привыкли за три года. Говорили, что там, снаружи, май и чертовски синее небо. Да многое говорили — но какая разница, ей-то, Зое, увольнительной никогда не видать.
— Капитан Яворская на связи, — донеслось из коридора. Все затаили дыхание.
Через пару минут тишины Мария вошла в комнату.
— Умер, — улыбнулась она. — Мои поздравления, дамы.
Он был врагом. Наверное, сильным и опасным врагом, раз уж дослужился до полковника. Но фронтовые сводки Зое не перепадали, да и что бы она в них поняла, — а вот в любви она разбиралась.
Он её любил, и , наверное, она тоже. Ждала его где-то в захолустье…
Её вырвало — прямо на размётанные по полу листы досье. Зажимая рот руками, Зоя опрометью бросилась прочь под хохот Рыжей. Пробежала мимо поста, не обращая внимания на оклик дежурного, мимо запертой двери казармы, мимо стайки вийр из соседнего отделения… Остановилась лишь над каналом. Опёрлась на ржавые перила, хватая ртом солёный воздух. Канал, плавно изгибаясь, уходил в темноту — лишь красный свет лампочек, слившихся в дрожащую линию, освещал ледяную застоявшуюся воду.
— Вам плохо? — кто-то тронул её за плечо. Зоя обернулась. Инженер-атомщик — эти часто выбирались сюда с соседнего объекта.
Инженер, а может, безопасник. Как-то раз Зоя излила такому душу — пожаловалась на Марию, на то, что уже год не видела солнца, что устала от войны. Тот тоже был такой молоденький, внимательный. Так участливо кивал. А вечером капитан Яворская вошла в казарму со стопкой бумаг в руке и звенящим от ярости голосом зачитала почти точную запись слов Зои.
А солнце — что солнце? В кошмаре, который её заставили плести той ночью, — про горящие танки в горящей степи — хватало и солнца, и огня. С лихвой.
— Нет, всё отлично, — выпалила она. Острый край перил впился в ладони.
2
О жизни той девочки, в теле которой ей довелось найти приют, Зоя ничего, считай, и не знала. Конечно, какие-то осколки чужой памяти засели в подсознании — холодная монетка под правой пяткой на удачу, толпа на крыльце театрального училища, списки поступивших, в которых не было нужной фамилии, июньский ветер в заплаканное лицо, тропинки парка, чья-то тень и голос — сначала добрый, участливый, а потом безжалостный… Те, чья смерть была действительно ужасной — несправедливой, мучительной, долгой, иногда возвращаются, да только не собой. Сквозь то, что остаётся от истерзанной души человека, прорастает обожжённая темнотой сущность вийры — матери кошмаров.
Впервые отделить себя от небытия Зоя смогла августовской ночью на окраине города. Под босыми ногами блестел мокрый от дождя асфальт, отражая свет одинокого фонаря. Слабый, уставший за лето ветер доносил откуда-то горький запах дыма и хриплый собачий лай.
Она медленно пошла вниз по улице, кожей чувствуя любопытные, настороженные взгляды из тёмных окон. Не было ни страшно, ни одиноко — с ней был ветер. Он рассказал ей, что она такое. Швырнул в дрожащие от нерастраченной силы ладони ворох чужих снов. Растолковал, что делать с этими глупыми, беззащитными видениями — искорёжить, влить в них яд, расставить ловушки и затолкать гнилой сон обратно в душу.
У неё оставался лишь один вопрос — «зачем?».
Он-то всё и предопределил.
Своё «я » она собирала по кусочкам. Зоей звали ту женщину, что согласилась впустить в свой дом перепуганную, плачущую, но всё-таки вийру. Фамилию ей подарил мелкий чиновник Комиссии по надзору, который отвёз её в исследовательский институт.
В этом институте Зоя провела пару месяцев. Сначала к ней в палату чуть ли не каждый день заходили люди в дорогих костюмах и всё рассказывали, как же ей посчастливилось жить именно в Империи: за границей с нечистью не церемонятся, пуля в лоб — и весь разговор, а здесь просто рай земной — живи, развивай способности, только не забывай, кому ты этой жизнью обязана…
После их визитов хотелось проветрить комнату — но окна в палате не открывались.
— Так ты же тесты хорошо сдаёшь, вот они и приходят, — удивилась старенькая уборщица в ответ на жалобу Зои. — Ты сделай вид, что с тебя проку как с козла молока, они и отстанут.
В конце концов от бездарной вийры и впрямь отстали, выдав вид на жительство в маленьком городке Ополье и обязав раз в год отмечаться в Комиссии по надзору.