Рассказ
Слушай, Гомер!
В лесу было тревожно, Гомер! Жизнью клянусь — тревожно. Может, я и не такой храбрый, как Беовульф, — ха, а кто такой храбрый? Кто? То-то и оно. Беовульф — он один такой. К счастью… — но я не трус, ты же знаешь. Я охотился на клыкастых в тумане, я воровал яйца остроглазых прямо у них из гнёзд, я ходил за лечебными травами в Пещеры Вздохов — один ходил! — я доставал пятнистые раковины с самого дна Бирюзовой лагуны. Да что там раковины! Я сказал Елене, что она мне нравится. Представляешь, Гомер? Вот так просто подошёл и сказал. Елене! У которой глаза — как звёзды в самой темной ночи. У которой волосы — как мягкий рыжий огонь на ветру. У которой кожа — как нагретый солнцем янтарь. На которую смотришь — и забываешь, как дышать. И как говорить забываешь. И как ходить. И голова пустая, как сухое дупло, и сердце скачет вверх-вниз быстрее черноухих по деревьям. Знаешь, как это — когда одновременно больно и сладко, и чувствуешь себя очень-очень сильным? Может, и не таким сильным, как Беовульф, — ха, а кто может быть таким сильным? Кто, скажи? Вот и я о том же… — и всё равно. Конечно, знаешь. Если я когда-нибудь буду таким же старым, как ты, Гомер, я тоже буду всё знать.
О чем я ? Да, о Елене.
Я, Гомер, был ко всему готов. Что она отвернётся. Или рассмеётся. Или скажет, что я ей не нравлюсь. Или даже всё сразу. А она улыбнулась. Представляешь? Улыбнулась. Потом протянула руку и погладила меня по щеке. Вот так, самыми кончиками пальцев. Легко-легко, как будто стрекотушка задела крылом. И сказала, что я милый. Нет, не так. Она сказала: «Ты такой милый!» Представляешь? Может, я и не такой красивый, как Беовульф, — ха, а кто такой красивый? Ну хоть кого-нибудь вспомни. Да уж… — а она всё равно сказала. Сказала — и пошла в свой шалаш. Потом вдруг остановилась, посмотрела на меня через плечо, вот так… нет, вот так, и сказала, что через два дня будет полная луна. И что если в ту ночь, сразу как взойдёт луна, я приду на опушку леса, где большие стоячие камни полукругом, то она, Елена, будет рада. Очень рада. Представляешь, Гомер? Может, я и не такой умный, как Беовульф, — ха, а кто такой умный? Разве что ты, но ты же старый, Гомер, а Беовульф… ладно, не будем о нём… В общем, когда девушка зовёт парня ночью к большим стоячим камням, то не надо быть мудрецом, чтобы понять, что это значит.
Те два дня — пока они не прошли, моя жизнь была как во сне, Гомер! Каждый запах для меня был сильнее, каждый луч солнца — теплее, каждый глоток воды — вкуснее. А ещё этот сон — прекрасный, сладкий сон! — всё никак не хотел заканчиваться. И, чтобы он поскорее закончился, я хватался за любую работу, которую мог найти, с рассвета и до самого заката, — ходил за дровами с Баньяном и рыбачил с Сантьяго, строил шалаши с Фидием и скоблил шкуры с Карденом, помогал Колумбу выдалбливать новую лодку и обтёсывал нефритовые наконечники под присмотром Кольта. Конечно, я не такой умелый, как Беовульф, — ха, а кто такой умелый? У нас, или у Плосколицых, или у Озёрных, или у Хозяев Трав, или у любого другого племени, с которым нам доводилось встречаться? Но меня все хвалили, а силы мои всё не кончались. А ещё мне хотелось смеяться, танцевать и петь, словно на Празднике Наречения, как следует глотнув медовой настойки, которую делает Клико. Петь те песни, которым ты меня учил, Гомер: «О-бла-ди, о-бла-да!», «Не беспокойся, будь счастлив!», «Где-то над радугой» и все прочие. Конечно, я по-прежнему не понимаю в них половину слов, да и пою хуже, чем Беовульф, — ха, а кто поёт лучше? Вспомнишь такого? И я не могу… — но мне было всё равно, Гомер. Я всё равно без конца напевал, и ноги мои все норовили пуститься в пляс, как будто кто-то щекотал мне стопы, а люди смотрели на меня и улыбались. И от этого мне хотелось петь и плясать ещё сильнее, и я тоже улыбался всем, и любил их всех, и всё вокруг любил — деревья и травы, камни и кусты, ветер и звёзды, и всех-всех, кто живёт на земле, и в воздухе, и в воде.
Но вот, наконец, настал тот самый вечер, Гомер. На закате, закончив работу, я хорошенько искупался, и вымыл голову, и даже смазал кожу и волосы ореховым молоком, чтобы они блестели и приятно пахли. Знаю, так обычно делают только девушки, да ещё Беовульф — а мне далеко до Беовульфа, как ни смотри, — и всё же я сделал это. Сделал, потому что совсем скоро яростный пожар заката должен был прогореть дотла, и шар солнца должен был утонуть в море, и полная луна появиться в небесах. И Елена — сама Елена, Гомер! — должна была ждать меня на опушке леса, где высятся большие камни, стоящие полукругом, а землю вокруг них укрывает густой мягкий мох, и пыльца серых грибов пахнет так, что кружится голова и щемит в груди.