Кофе без сахара
Не сдан в архив
Не скрою: Миша Зыгарь, на мой взгляд, — самый красивый журналист России. При этом он умудрялся менять свою жизнь много раз, проделав путь от военкора до писателя. Главный редактор телеканала «Дождь» в лучшие его годы, он выпустил бестселлер «Вся кремлевская рать», переведенный на многие языки. В середине октября выходит его новая работа «Империя должна умереть: история русских революций в лицах. 1900–1917», и я точно знаю, что она станет для меня книгой года. А ведь еще есть интернет-проект «1917. Свободная история», который завершится 18 января 2018 года — в тот день, когда сто лет назад было распущено Учредительное собрание. Как становятся такими талантливо-многогранными? Как не бояться радикально менять жизнь?
Этот номер нашего журнала — о революции. В разных сферах — в моде, в диджитал. И конечно, мы вспомнили о твоем проекте, посвященном революции. Как принималось решение по «Проекту 1917»? Как тебе удался переход с «Дождя», от политической журналистики, от должности главного редактора главного оппозиционного канала к истории, к далекому 17-му году?
Я не хотел всю жизнь быть главным редактором телеканала «Дождь».
Почему?
Ну невозможно же сохранять психическое здоровье, бесконечно долго занимаясь одним и тем же. Я в своей жизни менял профессию раза четыре, наверное. И всякий раз было понятно, что по-другому невозможно. Я долго, лет восемь, работал военным корреспондентом. Было ясно, что, если не уйдешь из этой профессии, сойдешь с ума. До этого я учился в арабском университете, изучал язык в МГИМО. Я смотрел на людей, которые были моими идеалами в арабистике, и понимал: они замечательны, но они совершенные лунатики. Прекрасные безумцы. У них просветленный взгляд, они живут в своем счастливом мире, который не имеет никакого отношения к нашему. Они питаются арабским языком, они его пьют, едят, они с ним спят. И есть только один путь — нужно сойти с ума, тогда перейдешь на следующую ступень. Я решил, что не хочу сходить с ума по арабскому языку. И потому не стал арабистом. Точно так же я решил, что не должен сойти с ума, и перестал быть военным корреспондентом. Потому что если ты все время ездишь на войну, в какой-то момент уже не хочется оттуда возвращаться. Все, чем занимаются тут, кажется полной фигней. Говорят какую-то чушь, обсуждают что-то незначительное, переливают из пустого в порожнее. Хочется уехать туда, где, по крайней мере, люди на одной волне с тобой. Но я вовремя соскочил.
Там, получается, не меньше лунатизма, чем у арабистов?
Но это еще и смертельно опасный лунатизм, более безумный. Потом я стал политическим журналистом. Мои товарищи и я делали лучший в России политический журнал, но его закрыли, и я получил новую профессию — руководителя телеканала. До этого телевидением никогда не занимался, и вот пять лет на «Дожде». Это было совершенно новое телевидение. Было очень круто, но и оттуда пришло время уйти, чтобы не сойти с ума по разным причинам. Потому что «Дождь» — это мало того что инновационное телевидение, это еще и во многом секта. Главная мотивация для людей, которые работают на «Дожде», это не зарплата, а страсть. Мы делаем не телевидение, мы делаем легенду! Что-то сногсшибательное. И это единственная цель, ради которой стоит находиться здесь.
Это состояние экстаза. Адская эйфория, на пределе адреналина. Несколько десятков человек, разрывая на себе одежду, бегут сломя голову в одном направлении, и нужно все время придумывать новую инъекцию адреналина, новую причину бежать еще быстрее. И это долгое время удавалось. Сейчас уже кажется, это было в другом веке, в другой жизни.
Закончился адреналин?
Нет, это просто такая страшная наркомания… Ты постоянно подзаводишься, накручиваешь себя и окружающих. Это не может длиться вечно. Если это секта, то окей. А если это бизнес, то в какой-то момент возникает некое противоречие, нужно перестраиваться. В этом я постоянно убеждал Наташу Синдееву: или мы продолжаем эту наркотическую адреналиновую гонку за синей птицей, и тогда у нас как-то по-другому должны перераспределяться роли, усилия, условия, или нужно становиться бизнесом. Сейчас, как я понимаю, именно в этом направлении идет «Дождь». Он становится бизнесом, более четко, прагматично, трезво обустраивается.