David Koma
Любитель футуризма и шестидесятых, бывший креативный директор Mugler и просто один из самых успешных дизайнеров последних лет родом из Грузии — это Давид Кома (в миру — Комахидзе). L’Officiel поговорил с Кома о годах в Лондоне, книгах в библиотеке центра Помпиду, бесценных советах и роли женщин в его жизни.
Кома настолько обаятелен, что это обаяние чувствуешь даже во время спонтанно назначенного на три по лондонскому времени разговора в Skype. Голос негромкий, шутки — прямо к месту. Беседа с Давидом начинается с типично английского обсуждения погоды. Этого милого и совершенно необязательного ритуала вежливости от дизайнера, которого каждый второй западный журналист называет «гиперсфокусированным», не ждешь: такие трудоголики, как Кома, казалось бы, время на small talk тратить не умеют.
Тем не менее: Давид за полчаса разговора успевает в подробностях рассказать не только о годах в Saint Martins, любви к Мондриану, Paco Rabanne периода шестидесятых и Мюглеру восьмидесятых и том, почему всегда одет в черное, но и о фильмах, которые посмотрел в последнее время («Зови меня своим именем» Луки Гуаданьино его особенно впечатлил), и о книжках, которые случайно нашел в библиотеке и вдохновился, и о том, что Лондон как-то совершенно неожиданно завалило снегом.
Кома — из тех дизайнеров, которые до того, как занялись модой, получили совершенно академическое художественное образование: красный диплом Художественной школы имени Б. М. Кустодиева и два года в Академии им. А. Л. Штиглица — или, как ее зовут с советских времен, «Мухе». Это вам не курсы рисования.
Тут Давид в хорошей компании: с искусств начинала и Мэри Квант, одна из главных реформаторов моды шестидесятых (дипломированный, на секундочку, иллюстратор), и Аззедин Алайя — тот изучал скульптуру.
«Конечно, — считает Давид, — я уверен, что определенным образом художественное образование влияет на то, что ты делаешь. Я никогда особенно на эту тему не задумывался, но, во-первых, общее знание истории искусства сильно расширяет кругозор. Я безумно люблю Мондриана — и часто смотрю на то, как Питер композиционно решал свои работы. Это всегда помогает — с пониманием пропорции цвета, чувства линии, того, как некие графические формы можно транслировать на женское тело. Не меньше я люблю Караваджо — за контраст и драматичность. И им тоже нередко вдохновляюсь, когда работаю над коллекцией. Во-вторых, лично мне очень пригодились лекции по анатомии. У меня достаточно скульптурные платья, я работаю с фигурой — и знание человеческого тела как раз помогает… поймать правильные линии. Не изуродовать силуэт, а, наоборот, подчеркнуть красоту женского тела».
Первая вещь David Koma в гардеробе автора этой статьи появилась года три назад: подарок, черная асимметричная юбка с запахом и полупрозрачными панелями по краю. Куда бы автор эту юбку ни надевала, везде она стабильно собирала комплименты — и даже пару раз послужила поводом для знакомства на вечеринках.
Когда я рассказываю об этом Давиду, он реагирует живо — сразу вспоминает ту коллекцию, и добавляет, что моя юбка прекрасно отражает близкую ему эстетику: тут немного футуризма, немного готики, графичные линии, очень грамотно и ненавязчиво подчеркивающие фигуру.
Последняя осенне-зимняя коллекция — тоже предельно узнаваема: мини, черная кожа, броские лаконичные силуэты, вставки алого и ярко-фиолетового цвета, который Давид Кома, в принципе, любит использовать в коллекциях (похожий электрический оттенок встречался и у Терри Мюглера в восьмидесятые). Впрочем, есть и моменты совершенно неожиданные: фольклорного вида бахрома, принты с перьями. Все дело в снимках американских индейцев авторства этнографа Эдварда Кертиса, чью книгу Native Lands, Native People Давид нашел совершенно случайно. «Я очень люблю ходить в библиотеку, когда делаю ресерч к коллекциям, — рассказывает он. — Это мне напоминает о Central Saint Martins, о лучшем времени, когда я был свободен и занят только искусством. Так вот, я заглянул в библиотеку музея Центра Помпиду, и в отделе «Новые поступления» как раз увидел книгу Кертиса. Пролистал ее и был поражен искренностью, простотой и величием его фотографий. Тут же побежал к библиотекарю с вопросом: «Есть ли еще?».