Вердикт
Восстание машин
А того ли мы боимся?
Через тысячу лет Земля больше не будет принадлежать людям. Миром станут править машины, оснащенные мощным оружием, крепкой броней и искусственным интеллектом, пусть и весьма односторонним. А людям придется в неравных боях завоевывать право на хоть какую-то жизнь.
Именно такой мир мы видим в Horizon Zero Dawn. Но насколько реальна эта картина будущего и с чего вдруг люди боятся роботов, которых сами же и создали?
За ответом мы отправляемся на сотню лет назад.
Первые роботы были киборгами
Слово «робот» придумал Карел Чапек, и впервые оно прозвучало в 1921 году, в фантастической пьесе «Р.У.Р.». Правда, изображенные в ней создания были не роботами в привычном понимании, а скорее андроидами: сотворенные из искусственно выращенных тканей и органов, они выглядели как люди, да и действовали примерно так же.
По причине их неестественного происхождения чапековских роботов нещадно эксплуатировали. Отсюда и название, ведь в чешском языке «robota» означает тяжкий труд, каторгу, рабство – что угодно, но не нормальную работу, для которой существует слово «prace». Немудрено, что утомленные «роботой» роботы взбунтовались, перебили всех людей и уткнулись в проблему: сами себя они создавать не умели.
Таким образом, роботы как понятие сразу появились на свет в виде угрозы для человечества. Впрочем, корни этого вымысла уходят в куда более далекое будущее. В нем слились воедино древний страх перед непонятным и суровые реалии капитализма.
Черт на мельнице
Больше всего люди боятся того, чего не понимают. Это хорошо уловил создатель понятия «саспенса» Хичкок: самые напряженные сцены его фильмов связаны не с появлением опасности, а с ожиданием ее появления. Видимое зло не пугает, страшит невидимое, неясное, неизвестное зло.
В старину верили, что мельники водят дружбу с нечистой силой. Другого объяснения тому, как связаны вода и вращение мельничного жернова, люди не находили. Черти определенно помогали кузнецам (как еще из камней получаются мечи?), морякам (с чего их громадины не тонут, да еще и против ветра плывут?), а уж изобретателей и вовсе неплохо было бы камнями побить, а то знаем мы, кто им изобретения нашептывает.
Креститься при виде мельника – безобидная причуда. Но гораздо менее невинный оборот принял страх перед машинами в начале эпохи капитализма, когда бесправные работяги стали превращаться в придатки к станкам. Почему так произошло, объяснит Карл Маркс, но это будет позже. А в начале массовой индустриализации пролетарии винили в своем тягостном положении машины.
Первым вину за безработицу и голод открыто возложил на машины рабочий по фамилии Лудд, разбивший свой станок. В начале XIX века война со станками распространилась так широко, что пришлось использовать войска. После 1812 года ввели смертную казнь за порчу машин, и о луддитах больше никто не слышал.
Машины победили.
Снегурочка Франкенштейна
Примерно тогда же, но параллельно в народном сознании жили «нечеловеческие человеки». Древние греки рассказывали о Кадме, вырастившем воинов из зубов побежденного чудовища, и о Пигмалионе, который обзавелся идеальной женой в виде оживленной статуи. Еврейские народные легенды повествовали о големе, глиняном человеке, оживленном с помощью тетраграмматона. А в русских народных сказках были свои големы – например, Снегурочка.
Все эти создания никоим образом не угрожали людям. Самые смелые из проросших зубов стали фиванскими царями, Снегурочка была милой жертвой, а у Пигмалиона и Галатеи наладилась нормальная семейная жизнь с детьми. Голем и вовсе был призван спасать и защищать, совершая действия, которые богобоязненным евреям запрещала религия. Нечеловеческие порождения человека верно служили ему и даже не думали восставать.
Но все изменилось благодаря Мэри Шелли.
В романе «Франкенштейн, или Современный Прометей» писательница предвосхитила эффект «Зловещей долины». Чем больше искусственно созданное существо похоже на человека, тем больше симпатии оно вызывает. Но лишь до определенного этапа, после которого следует резкий скачок неприятия, отвращения и отторжения. По теории, происходит это оттого, что очень похожий на человека робот воспринимается не как «почти человек», а как человек, в котором что-то не то.