Интервью месяца / Алексей Леонов
Человек планетарного значения
В фильме «Время первых» многое из жизни главного героя, Алексея Леонова, осталось за кадром. Не удивительно: Алексей Архипович не любит рассказывать о себе. Но для «Биографии» однажды сделал исключение.
Космонавт Алексей Архипович Леонов, ныне советник первого заместителя председателя Совета директоров «Альфа-Банка», на просьбу об интервью попытался отшутиться: «Зачем мне это нужно? Если вам нужны пикантные истории и подробности, то, уверяю вас, это не ко мне. Я всю жизнь прожил с одной женщиной, своей женой, и у меня не было каких-то других романов!» Пришлось доказывать, что «Биография» – не про пикантные истории, а про самые важные.
– Алексей Архипович, вы были восьмым ребенком в семье, и детство ваше прошло в сложное время.
– Это был, наверно, самый суровый период в жизни нашей страны. Голод, холод, болезни. Одна из моих сестер умерла от дифтерии, ей было всего девять месяцев. Повсюду разруха, неурожай и разгул репрессий, жертвой которых стал и мой отец. В 1936 году мать осталась одна с целой толпой детей – я был самым маленьким, и мама была еще беременна младшим братом.
– Из-за чего арестовали вашего отца?
– Из-за лошадей. Отец оправдывал свое имя Архип, что значит «Главный над лошадьми». Он работал зоотехником в колхозе. После Гражданской войны отец, как и тысячи крестьян, уехал в Сибирь, где было много свободных земель. Он верил в светлое будущее, надеялся, что большим коллективом можно построить лучшую жизнь, и решил вступить в колхоз. Отца даже избрали председателем сельсовета. Он мечтал вывести новую породу лошадей специально для сибирского климата и посвятил этому всю жизнь. А председатель колхоза мечтателем не был. Зато любил конину. И когда он забил на мясо элитного коня, отец был готов оторвать председателю голову. Разумеется, только на словах, но угроза была произнесена.
А дальше – классика: всего три подписи под доносом, и судьба человека решена. Отца посадили с конфискацией имущества. Хотя что там было конфисковывать? Родители не скопили за эти годы ни копейки. Никто из односельчан не пришел к матери на помощь. И это несмотря на то, что она учила всех деревенских детишек грамоте. Мама окончила только церковно-приходскую школу, но очень любила читать. Дома у нас стояли томики Чехова, Толстого, Диккенса. Однако заработать учительским трудом денег, чтобы прокормить детей, она просто не могла. Единственным человеком, который нам тогда помог, была моя старшая сестра Александра. К тому времени она уже уехала из нашей родной Листвянки на стройку Кемеровской ТЭЦ и вышла замуж. Александра и пригласила нас к себе в Кемерово.
– Как вам понравилось на новом месте?
– Нас было 11 человек, а комната, в которой мы жили, была площадью в 16 квадратных метров. Сейчас кажется, что мы просто физически не могли там поместиться. Но все как-то устроилось. Мы с братом, например, спали под кроватью. В 1938 году отца освободили, реабилитировали, заплатили компенсацию за два года тюрьмы. Сестры потом долго вспоминали, какие чудесные обновки им купили на эти деньги. Откуда им было знать, что это откуп за несправедливость? Вскоре вышло постановление о помощи многодетным семьям, а мать даже наградили орденом «Материнская слава» I степени. Нам дали еще две комнаты – в каждой печка-голландка. Мы стали самой «зажиточной» семьей в нашем бараке, да, пожалуй, и во всем районе.
– А какое от той поры осталось самое теплое воспоминание?
– Папа часто брал меня с собой на сенокос. Я тогда был самым младшим сыном, и он особенно тепло ко мне относился. А в большой семье завоевать внимание отца очень непросто. Однажды мы возвращались домой через березовую рощу. Рядом из-под куста вылетела птица. Я подошел поближе и увидел в траве гнездо с пятью голубыми в рыжую крапинку яйцами. «Не трогай – грех!» – строго сказал отец. «Папа, а птичка ночью в гнезде ночует?» – «А кто ее знает». Весь день меня мучил этот вопрос. И ночью, когда все уснули, я пошел в лес. Страшно, темно, холодная роса, везде мерещатся чудовища.
Я тихонечко подполз к месту, где было гнездо, а оттуда птица – как вылетит! Утром отцу говорю: «Пап, а птичка-то точно ночует в гнезде!» Он только по голове меня погладил и сказал: «Молодец!» Сейчас я, вспоминая этот случай, думаю: «А вот если бы мой внук пошел ночью в тайгу – я бы с ума сошел!» Мы не ждем от современных детей таких подвигов. Но именно тогда я впервые преодолел свой страх, чтобы раскрыть тайну, узнать то, что меня волновало.
– Вы помните, как пошли в школу?
– Да, я шел с мамой, и она говорила с гордостью всем знакомым: «Веду предпоследнего в школу!» А я стоял босиком на деревянном тротуаре, который у нас в Кемерове уже в конце августа покрывался инеем. И пока мама рассказывала обо мне и младшем брате Борисе, иней таял вокруг моих ног. Мы шли дальше, и за мной оставались маленькие следы на серебре. А потом была торжественная линейка, на которой завуч Галина Алексеевна говорила, что мы должны благодарить великого вождя товарища Сталина за наше счастливое детство. Только через неделю мне выдали туфли – новенькие, коричневые. Правда, они были девчачьими. Ну и ладно! Зато они очень хорошо пахли кожей.
– Когда вы начали рисовать?
– Уже в десять лет я подрабатывал, расписывая хлебницы, табуретки, печки. Краски доставал отец, он очень гордился моим увлечением. А в школе я однажды обменял свой месячный паек хлеба и сахара на акварельные краски.
– Это было уже во время войны?
– Да. В нашем доме был черный репродуктор, и все соседи собирались у нас. Я помню страшное обращение Молотова о начале войны – все женщины плакали. Мы, дети, тогда как-то быстро повзрослели. Я ходил на станцию, собирал уголь, потом обменивал его на хлеб. Зато какой был праздник, когда закончилась война! Во дворах все плясали, выносили столы, и люди выкладывали на них все, что было.
– А как получилось, что вы окончили школу уже в Калининграде?
– Туда направили работать отца в 1948 году. Условия жизни в Калининграде были, конечно, лучше, чем в Сибири. Тихая спокойная жизнь: продукты, одежда, развлечения. Был порядок и покой, да и учился я в очень хорошей школе.
– Много было в старших классах настоящих друзей?
– Друзей было немало, вот только в нашей школе было всего пять мальчиков. Представляете, с двумя из них – моими лучшими друзьями – мы до сих пор встречаемся! И, когда мы вместе, ведем себя как мальчишки. Оба они стали моряками – Анатолий Гальперин и Юрий Михлин. А у тех, с кем я учился в Сибири, судьбы сложились по-разному. На виду остался только один – Толя Шадрин. Очень работящий парень, его даже потом орденом наградили.
