Боец
«Она играла в теннис, словно вышла на войну», – сказал о ней Ник Боллетьери, вспоминая ту семилетнюю девочку из России, каким-то чудом оказавшуюся в США и появившуюся на пороге его теннисной академии. У ее отца не было денег на обучение – лишь слепая вера в дочь. Через десять лет эта девчонка победила в Уимблдонском турнире. Но в отличие от сказки про Золушку, в жизни Марии Шараповой не было волшебства.
Изначально для тенниса в ее жизни не было никаких предпосылок. Махать ракеткой в СССР считалось скорее развлечением советской элиты, чем спортом. А родители, Юрий и Елена Шараповы, жившие в белорусском Гомеле, к элите не относились. Мама – учительница, отец – ремонтник высотных заводских труб. В момент взрыва на Чернобыльской АЭС Елена копалась на огородике своего дома в 60 километрах от атомной станции. Позже, когда многие семьи были заняты переездом из Гомеля – подальше от радиации, – она обнаружила, что беременна, и тоже засобиралась к родным в Сибирь. Несмотря на то, что муж ни в какую не захотел покидать родной город, будущая мама, спасая здоровье ребенка, уехала в Ханты-Мансийский автономный округ. Там, в городе Нягань, 19 апреля 1987 года и родилась Маша Шарапова. Увидеться с дочерью приехал отец, а увидев, заявил, что ей не место в этом «дерьмовом городишке» и им надо жить в Сочи – самое лучшее место, чтобы растить ребенка. Купля-продажа недвижимости в СССР была запрещена, а обменять гомельское жилье на сочинское было бы чудом, и все-таки спустя два года Юрию Шарапову это удалось.
В Сочи, одном из немногих мест в Союзе, где теннис был популярен, Юрий пристрастился к игре и ходил на любительский корт в парке «Ривьера», куда брал с собой дочь. Отсчет своей жизни Маша начинает с четырех лет, когда однажды вытащила из папиной сумки ракетку и стала бить мячиком о стенку: «Я была маленьким ребенком, поэтому не понимала, что делаю, но быстро впала в транс, видя, как мяч отскакивает от ракетки и возвращается ко мне, наподобие того, как йо-йо возвращается к вам в руку». Изо дня в день она приходила на корт и «работала как метроном», собирая вокруг себя зрителей, недоумевавших, как такая кроха может управляться с ракеткой больше ее самой. «Так началась моя жизнь», – пишет Мария в своей автобиографии «Неудержимая». Купить дочери ракетку Юрию Шарапову было не по карману – он сам играл ракеткой, подаренной ему братом в шутку, ведь в теннис играли только богачи, – и так вышло, что ее первая собственная ракетка досталась ей «в наследство» от первой звезды советского тенниса Евгения Кафельникова, с отцом которого Юрий Шарапов был знаком по «Ривьере», и тот подарил Маше старую ракетку сына. «Она была мне слишком велика. Ей укоротили ручку, но все равно она выглядела странновато, хотя я играла ею в течение многих лет», – вспоминает Маша.
Когда она начала выигрывать у папы и его приятелей, Юрий решился показать своего вундеркинда специалисту – Юрию Юдкину, «легенде корта, проспиртованному маэстро». Мастер понаблюдал, как она подает, принимает мяч, после чего объявил ошеломленному папаше, что возьмется тренировать четырехлетнюю соплячку, при этом назвал ее «уникальным и необычным явлением». И начались тренировки у Юдкина. «Он давал мне простое задание и заставлял повторять его снова и снова. Снова и снова. И снова», – пишет она. «Упирайся, Маша», – все время подстегивал тренер. И она упиралась, не обращая внимания на ветер или дождь, отрабатывая удары, когда все остальные давно ушли. «И в этом был мой дар. Не в силе или скорости. В упорстве, – пишет Мария Шарапова. – Уже тогда я хотела одолеть их всех».
В том, что его дочь – настоящий боец, Юрий Шарапов убедился, когда Маше в шесть лет пришлось перенести операцию глаза. «Ваша дочь будет чувствовать каждый надрез», – предупредила отца женщина-хирург, объяснив, что анестезию делать нельзя. И хотя операция прошла успешно, врач была встревожена. «Маша совсем не плакала. Это ненормально», – объяснила она свою озабоченность Юрию. Тот же, напротив, очень гордился дочкой.
Летом 1993 года, когда после распада СССР вся страна резко обнищала, «благотворительные» тренировки у Юдкина закончились. На прощание мэтр объяснил Юрию Шарапову: если тот хочет, чтобы его дочь стала лучшей в мире, придется посвятить этому всю жизнь. Ему было 28 лет, он уволился с работы, наплевав на стаж в трудовой книжке, а значит, и на будущую пенсию, став личным тренером шестилетней дочери. Елена Шарапова, всегда считавшая, что теннис – это не профессия, способная прокормить в будущем, «смотрела на него как на сумасшедшего».
Зато теперь все дни целиком отец и дочь проводили вместе. На рассвете с первым автобусом под лучами восходящего солнца они добиралась до «Ривьеры». «Я полюбила разносившийся в утреннем воздухе звук мяча, отскакивающего от ракетки, когда на кортах не было никого, кроме нас, – вспоминает Мария. – Можно говорить о деньгах, призах и славе, но, в конечном счете, все это сводится к девочке, тренирующейся ранним утром со своим папой».
Идею переехать в Америку Юрию Шарапову подала великая теннисистка Мартина Навратилова, которая увидела Машу на детской теннисной презентации в Москве, куда привез ее неугомонный папа. «Мои руки и ноги были слишком большими для моего маленького роста, а коленки стучали одна о другую. И в руках у меня была громадная ракетка. Одним словом, я выглядела смешно, и это, скорее всего, привлекло ее внимание», – вспоминает Маша. Чтобы переговорить с ее отцом, Навратиловой пришлось искать переводчика, но все рекомендации Юрий понял четко и сразу по возвращении в Сочи принялся собирать деньги на поездку в Америку.
Это была авантюра, которая почему-то удалась. Для начала ему требовалось приглашение, и, ссылаясь на Юдкина и Навратилову, он написал письмо тренеру национальной детской команды по теннису, тренировавшейся во Флориде. Тот ответил, мол, какие проблемы, приезжайте, хотя понимал, что у простого смертного, как Юрий Шарапов, в те времена не было шансов получить американскую визу. Но Юрий, облачившись в свой единственный костюм, который надевал на свадьбу, и вооружившись письмом, снова отправился в Москву – за визой. По воле случая чиновник, принявший его в американском посольстве, тоже оказался отцом, чья маленькая дочь занималась теннисом, – и визу Юрий Шарапов получил. После покупки авиабилетов у него осталось ровно 700 долларов, которые он положил в нагрудный внутренний карман и постоянно трогал рукой, чтобы убедиться, что деньги на месте.
В Майами они оказались в два часа ночи и, как сразу выяснилось, никому здесь не были нужны. Представитель российской теннисной команды, который должен был их встретить, не появился, а дозвониться до него не удалось. Переночевали в гостинице в Майами-Бич на полу в номере русской пары, их попутчиков в самолете, а утром уже бродили по городу в поисках корта. Потом тренировались на спортивной площадке какого-то отеля рядом с бассейном и шезлонгами с отдыхающими. Среди толпы зрителей, наблюдавших за игрой маленькой девочки и взрослого мужчины, была русскоговорящая пожилая пара поляков, которые откликнулись на просьбу Юрия отвезти в теннисную академию Рика Маччи в Бока-Ратон, где, как он прочитал, тренировались сестры Уильямс. Но Маччи был в отъезде, тогда Юрий решил отправиться в Брейдентон, в академию Ника Боллетьери, где, как он читал, тренировалась Анна Курникова, а значит, там знали русский. Добрые поляки подбросили до автобусной станции и купили им билеты.
До академии добрались уже в полной темноте. Охранник на воротах, действительно понимавший по-русски, обещал все передать и вызвал такси, которое довезло отца и дочь до ближайшей недорогой гостиницы. А на следующее утро Юрий Шарапов пережил настоящий шок. Уже в такси по дороге к академии обнаружил, что забыл все деньги под подушкой, куда спрятал их на ночь. Вернувшись назад, на ходу выпрыгнул из машины и бросился к номеру – там уже убиралась горничная. Юрий поднял подушку и вздохнул с облегчением – деньги лежали на прежнем месте.
Это был их счастливый день. Охранник не подвел – в академии уже ждали с переводчиком. На корте воспитанницы из богатых семей хихикали над маленькой русской «с единственной сменой одежды, со слишком большой видавшей виды ракеткой и туфлями производства минской обувной фабрики». Их смешки тут же прекратились, когда заморыш с диким остервенением начала лупить по мячу. Инструктор прямо с корта позвонил Нику Боллетьери: «Босс, у меня здесь есть кое-кто, на кого вам стоит посмотреть прямо сейчас». Ник сразу понял, что такая воспитанница способна поднять престиж его академии, но взять ее не мог, пока девочке не исполнится десять лет. Он предложил Юрию сказочный компромисс: его дочь может у него тренироваться каждый день бесплатно. Еда, кроме завтрака, тоже бесплатно. Им даже подобрали недорогое жилье у русской хозяйки за 250 долларом рядом с академией.
Юрий брался за любую работу, был строителем, убирал дворы и подстригал газоны, но всегда оговаривал с работодателем, что должен вернуться домой до того, как там окажется дочь. Обычно ее подвозил кто-нибудь из родителей других детей. Отец и дочь спали вместе на раскладном диване в гостиной с телевизором, ставшим для Маши учителем английского. Через месяц она уже свободно разговаривала по-английски. Утром они просыпались перед восходом солнца и тихо прокрадывались на кухню, боясь разбудить хозяйку. В темноте съедали нехитрый завтрак, потом с полчаса шли до ворот академии. Однажды припозднились, пришлось бежать. Маша, споткнувшись, упала и сорвала ноготь на мизинце ноги, но твердо заявила: «Все ОК, па. Нам надо на тренировку». Позже отец купил подержанный велосипед и подвозил дочь на багажнике.
В семь лет она уже участвовала в соревнованиях и быстро поднялась до пятого номера во Флориде в возрастной группе до десяти лет. Ник Боллетьери рассказывает, что, когда Маша выходила на корт, соперницы ее «боялись до потери пульса». «Ни эмоций. Ни страха. Ледышка. Я не дружила с другими девочками, потому что это сделало бы меня мягче и меня было бы легче победить», – вспоминает она ту маленькую спортсменку, у которой вместо подружек был дневник, на многие годы ставший ее единственным «доверенным собеседником».
И вдруг все пошло прахом. Родители воспитанниц Боллетьери стали задавать вопросы: откуда эта русская, где ее мать, почему она не ходит в школу? Его маленькая протеже превратилась в «мину замедленного действия», и Ник предпочел от нее избавиться. «Я была слишком мала, чтобы играть со всеми этими девочками. И то, что я обыгрывала соперниц на четыре-пять лет старше себя, делало их несчастными. А их родители, которые платили по полной, не хотели слышать о том, что кто-то играет лучше их «чудо-детей», – объясняет Мария.
Теперь она тренировалась в затрапезной теннисной школе с гордым названием «Эль-Конкистадор», которой руководил амбициозный афроамериканец Секу Бангоре, а в счет платы за обучение дочери Юрий стал работать у него инструктором. Почти каждый уик-энд Маша участвовала в соревнованиях. В грязном фургончике Секу возил ее («в качестве выставочного пони») сначала по Флориде, потом по всему Югу Америки, демонстрируя возможности его неоперившейся школы. «Иногда люди спрашивали: «А что это за светловолосая малявка носится по корту с ракеткой, которую она, наверное, стащила у своего папаши?» – вспоминает Маша. Она ненавидела свой маленький рост – все соперницы были на две головы выше – и каждый вечер дома, пока отец читал книги по теннису, висела на руках на металлической палке для вешалок в гардеробе, сколько могла выдержать. Потом висела снова. И снова. «Я пыталась растянуть свое тело, стать немного выше», – вспоминает Маша. Потом, когда она вымахает до 188 сантиметров, Юрий Шарапов будет убежден, что дочь подросла только благодаря своей силе воли.