Столичный рефлекс демократии
Москвичи, вышедшие на митинг на проспект Сахарова, хотят не революции, а зрелой демократии и консолидации государства и общества вокруг этой прекрасной цели
Внезапная политизация и поляризация настигла москвичей в разгар этого прохладного дождливого лета. Буквально на пустом месте родился протест, который сравнивают ни много ни мало с событиями 2011–2012 годов. Пятьдесят тысяч человек на проспекте Сахарова ассоциируют со стотысячной Болотной. И теперь главный вопрос — что дальше: удастся ли оппозиции серией субботних несанкционированных «прогулок» сохранить градус протеста до сентябрьского единого дня голосования и устроить грандиозный митинг с подключением регионов? Или улица выдохнется, как, видимо, планирует власть, отвечая уголовными делами, арестами, отсутствием уступок и значимых переговоров в политической плоскости? После Болотной в 2012 году похожая ставка сработала: без внятной широкой повестки и консенсуса лидеров уличная оппозиция растеряла поддержку и сделала харакири. Правда, тогда был принят законодательный пакет большой политической реформы: упрощены условия для образования партий, усилена борьба с выборными фальсификациями, вернулось прямое голосование за глав регионов. Многое говорит о том, что и сейчас российская власть планирует важные перемены, но не в ответ на неартикулированный запрос митингов, а реагируя, пусть и запоздало, на давно перезревшие проблемы в управленческой, партийной и экономической сферах.
Тем временем самоназначенный лидер улицы Алексей Навальный призывает сторонников к «умному голосованию» на выборах в Мосгордуму — это когда оппозиционные голоса консолидируются в поддержку конкретных кандидатов. Которых назовет сам Навальный, разумеется. По сути это означает легитимацию выборов на условиях мэрии. Некоторые комментаторы называют такой шаг «сливом» протеста. К чему была вся кампания «Допускай»? За что сядут посланные на войну с полицией молодые сторонники Навального? А был ли протест органичным? — задаются вопросом иные комментаторы, подозревая «предтранзитные» игры части российской элиты.
Это хороший вопрос, но нам крайне важно отделить несанкционированный протестный карнавал от грустного стояния на Сахарова, разрешенного властями. Нельзя проигнорировать резкое масштабирование акции с 10–15-тысячного ядра до 40–50 тыс. человек. Две трети москвичей, которые о протесте знают. Более трети его поддерживают. Это очень много для августовской столицы. Оставить их запрос без внимания и понимания — значит упустить время для сбора плодов демократии.
Нормальный демократический запрос
На минувшей неделе в России вспоминали о круглой дате — двадцать лет назад Владимир Путин был назначен главой правительства. Споры сторонников и противников президента, которые обычно сопровождают подобные поводы, хотелось бы дополнить иным соображением. Разделенную Дмитрием Медведевым надвое эпоху правления президента Путина сопровождали два этапа консолидации элит и народа. В «нулевые» объединяющей выступила парадигма восстановления политики и экономики страны из постсоветского хаоса: стабильность и отличная мировая конъюнктура родили перспективу быстрого обогащения элит и одновременно рост благосостояния населения за счет растущих зарплат и подешевевшего доступа к потребительским благам. Одни не мешают другим — вот и консенсус.
Кризис 2008 года и панический страх потери нажитого привел к всеобщему кризису доверия, что, по сути, завершилось митингами 2011 года. Запрос на справедливые выборы был не столько «запросом на участие», сколько запросом на формулирование повестки развития на фоне сворачивания «либерального разворота», рокировки и, что немаловажно, элитной встряски при замене кабинетов в Кремле и Белом доме.
Но вскоре последовали украинский переворот, возвращение Крыма и западное внешнее давление, войны в Донбассе и Сирии, а также мегапроекты и спортивные форумы, которые дали импульс внутреннему рынку на фоне сокращения внешних возможностей. Это вызвало новый, еще более мощный патриотический консенсус, опять-таки и в элитах, и в народе, и между ними. Планом развития стали не только исторический реванш великой державы, но и развитие «осажденной крепости» с опорой на собственные силы, по сути, если отбросить идеологическую шелуху, это, казалось, означало долгожданный разворот к внутреннему рынку, импортозамещение, ставку на национальную промышленность, качественное развитие рабочей силы.
Кризис второй консолидации мы наблюдали уже к 2018 году, когда рейтинг президента начал отрываться от рейтинга его подчиненных и «Единой России», но позволил получить отличные показатели на мартовских выборах. В качестве повестки развития были выбраны национальные проекты, которые до сих пор не «взлетели» и помимо проблем с их практической разработкой испытывают недостаток информационного сопровождения — люди о них просто ничего не знают. В остальном спустя полтора года после президентских выборов мы продолжаем жить в парадигме предыдущего этапа развития, который, однако, выдохся. Ставка на внешнеполитическую риторику все меньше трогает массы. Политическая система с заезженными лицами и деградацией партий и идей. Неолиберальным подходом к экономической политике, который явно не работает уже давно, но почему-то безальтернативно доминирует. При этом парадоксальным образом побочным итогом консолидирующего этапа развития при неолиберальной экономической политике стало усиление госсектора в экономике, снижение конкурентности, деградация кредитно-финансовой сферы, постоянная девальвация, борьба с инфляцией за счет роста спроса. Эти негативные тренды сейчас сохраняются. А тут еще и борьба за транзит 2024 года началась в элитах явно прежде срока, запланированного Кремлем. И население стало беспокоиться, что этот выбор сделают без учета его мнения. А новой повестки развития страны на 2019–2024 годы, которая могла бы консолидировать общество, нет.
Так что, мы получили повторение кризиса Болотной? Лишь отчасти. Сорокпятьдесят тысяч москвичей, вышедшие на Сахарова, сильно контрастировали с протестом восьмилетней давности. Митинг был унылым, люди практически не реагировали на сцену и выступления, что неудивительно — разве что Леонид Парфенов смог выстроить связную речь. Тема незарегистрированных кандидатов в Мосгордуму мало кого всерьез волновала, а на Болотной именно фальсификации были главным лозунгом. Немного было молодежи до 20–25 лет. Горожане часто присоединялись к митингу на 20–30 минут, постоять, заявить о себе, что позволяет выявить мотивацию сопричастности. Но к чему? Нам кажется, что это и был запрос на перспективу, выставленный в адрес государства. А в качестве аргумента использовалась сила присутствия: «Мы есть, и мы требуем диалога». Нормальный демократический запрос.
У митинга на Сахарова мало пересечений и с активом несанкционированных акций. Обычного москвича отталкивает ставка на революционный хаос, шумливость и управляемость лидеров несистемной оппозиции, а еще не просто невнятная, но идеологически чуждая повестка. В последнее время у молодежи набирает популярность Либертарианская партия, идущая в среде подросткового радикализма на смену анархизму или левачеству. Радикальный уличный протест движется в сторону отказа от государства в любых форматах его участия в жизни страны. А украинский пример Владимира Зеленского становится едва ли не маяком. Неудивительно, что такой оппозиции сложно аргументировать претензии к правительству, которое следует в фарватере неолиберальной политики, недалеко ушедшей от либертарианства. Отсюда простоватая риторика уличных лидеров о коррупции и политических репрессиях — в экономических же, да и в социальных вопросах претензии к власти либертарианцы сформулировать не могут. Но глубинная Россия сегодня демонстрирует совершенно иной запрос. Это не патернализм — его уровень действительно снижается, правда не потому, что люди становятся самостоятельными, а потому, что государство выступает ненадежным контрагентом. Тем не менее люди требуют от государства эффективности: в экономике — такой же, как во внешней политике, в управленческой сфере — такой же, как в налоговой.
Более того, люди созрели для партнерства с властью в управленческом контуре. Отчасти это следствие эволюции гражданского общества, на что государство сознательно делало ставку последние годы. Рост низового активизма в гуманитарном секторе не мог ограничиться благотворительностью и волонтерством, социальная мобилизация неравнодушных граждан рождает политический активизм, ответственный, но требовательный. Есть и еще один фактор, который мы видим по результатам нашего исследования «Мировоззрение молодых профессионалов» (его результаты будут опубликованы осенью): тщательно выпестованный предыдущей эпохой патриотизм перестал быть монополией бюджетного и «провластного» электората. Появилась категория молодых людей, которые могут, но не хотят уезжать из страны, связывают с ней свое будущее, при этом они не аполитичны и требуют участия в вопросах развития.
Надо заметить, что варианты партнерства с государством сильно эволюционировали от функций контроля и мониторинга, присущих, скажем, «Общероссийскому народному фронту». Люди хотят более сложного устройства всей управленческой системы государства, которая непосредственно учитывала бы мнение людей, уплачивающих этой системе все более высокие налоги и требующих адекватной отдачи. Локальный пример столицы с огромным, самостоятельно контролируемым бюджетом идеально ложится в эту логику. Именно поэтому Москва стала застрельщиком этого типа запроса.
Можно хорошо представить возмущение Сергея Собянина: десятки новых станций метро, дорожных развязок, тотальное благоустройство, парки и скверы, «шашлычные» и «медовые» праздники — чего еще надо для счастья? А все дело в управленческой модели, которая подразумевает примат девелоперского подхода к модернизации мегаполиса при отсутствии любых политических и профессиональных контуров включения интересов и мнений горожан в этот процесс модернизации. Людям отдана функция потребления создаваемых в огромных количествах благ с едва пульсирующей обратной связью в виде виртуального «активного гражданина» и социологических замеров. Таким образом мэрия, во-первых, транслирует: «Мы лучше знаем, что вам нужно». Во-вторых, естественным образом происходит монополизация строительного и хозяйственного рынков столицы.
Это очень сложная задача включения горожан, которые не имеют профессиональной подготовки, в вопросы развития такого большого городского хозяйства. Но здесь есть политические решения: для этого существуют муниципальные и думские органы представительства. Благодаря оппозиции выборные процессы в них сильно политизированы, но ведь мэрия и ее представители и не стремятся включить городскую повестку в избирательные кампании, а просто рьяно регулируют избирательное поле. Есть еще и общественный контур, в виде всевозможных общественных палат. А еще в любой сложной управленческой системе присутствуют профессиональные объединения и советы, скажем, в вопросах архитектурного, дорожного, социального развития города, которые обладают квалификацией и компетенциями для разработки сбалансированных предложений и проектов не от имени девелоперов, а от имени горожан. Все эти усложнения, безусловно, потребуют дополнительных согласований, затронут кучу интересов деловых элит и наверняка затормозят часть решений по градостроительной политике. Но есть ощущение, что в Москве такое усложнение принятия решений по развитию города уже назрело.
Реформа без политики
Если транслировать запрос на участие человека с проспекта Сахарова на федеральный уровень, мы увидим задачу модернизации партийно-политической системы. Ее кризис усугубляется буквально ежемесячно. Недавний опрос «Левадацентра» показал, что парламентские партии сегодня набирают лишь 51% голосов россиян. Рейтинг «Единой России» упал с 39 до 28% — сторонники «партии власти» при этом не переходят на сторону конкурентов, а растворяются в неопределенности. 41% россиян вообще не знают, за кого голосовать, либо не намерены участвовать в выборах. Фатальные цифры. Кстати, накануне прихода Путина осенью 1999 года неопределившихся было примерно 25%.
Дискуссии о политической реформе в Кремле идут с разной степенью интенсивности вот уже два года. Но запаздывают: кампания-2021 на носу. В чем вообще проблема нынешней партийнополитической системы? Проблем несколько. Например, в том, что лидеры парламентских партий имеют прямой доступ к президенту и не соглашаются на активную коммуникацию с разработчиками стратегий, а объективную задачу омоложения рядов спускают на тормозах. Кроме того, рвение партийных реформаторов серьезно приглушил результат прошлогоднего единого дня голосования, когда четыре провластных кандидата в губернаторы обожглись на протестном волеизъявлении. В этом году серьезных соперников на выборах лояльная оппозиция «снимает», что подразумевает ряд кулуарных договоренностей и фактически также тормозит резкие решения по Думе.
Наравне с «партийной» частью реформы требуется обновить и некоторые положения избирательного законодательства, изжившие свое. В качестве примера обратимся к тому же московскому кейсу. Ведь положение о сборе подписей независимыми кандидатами, крайне забюрократизированное и трудноисполнимое, отсылает нас в далекий 2012-й, когда таким образом было решено поддержать партийную доминанту. С тех пор многое изменилось — в частности, кандидаты повсеместно стали отказываться от единороссовской шапки, потерявшей авторитет. Им пришлось собирать подписи административно-командным методом. В итоге в 2019 году в Москве сложилась коллизия: провластных ставленников на улицах не видели, но они зарегистрированы, а оппозиция активно работала, пусть и не всегда добирала подписи честным образом, и отсеяна. Отсюда взрыв недовольства и повод для манипуляций улицей. На самом деле это не вопрос непопулярности кандидатов мэрии или их нежелания вести активную кампанию. Это управленческие ошибки. Политтехнологи замечают, что их рынок давно стагнирует, поскольку отсутствует конкуренция как политическая, так и экономическая, — бюджеты на кампании есть лишь у власти. Отсюда потеря политтехнологических компетенций. Здесь и ответ на вопрос, как в Москве с огромными деньгами и сильной вертикалью можно было на ровном месте организовать скандал федерального масштаба.
О какой модернизации избирательного законодательства сегодня ведется дискуссия? В первую очередь обсуждают смягчение или отмену всевозможных фильтров — в виде подписей граждан или муниципальных депутатов. Упрощенный доступ кандидатов на губернаторские выборы. Возвращение прямого голосования на выборах в муниципалитетах. Это основное. Не будем забывать и о предложениях спикера Госдумы Вячеслава Володина придать вес нижней палате парламента через различные формы участия в выборе членов правительства и усиление влияния депутатов на принимаемые кабмином решения. Этот пункт способен усилить партийную конкуренцию в гипотетической большой реформе.
Предложений о реновации партийной системы много. Их условно можно разделить на две части — консервативную и реформистскую. Последняя подразумевает сокращение или ликвидацию партийного представительства и переход к одномандатному формированию палаты. Сторонники этой идеи говорят о низких рейтингах нынешних движений и о неудачном опыте упрощения условий строительства новых партий. Говорят о проваленных кейсах создания партий на правом фланге и угрожают формированием мощного левого крыла. Позиции этой группы разработчиков сильно подорвал столичный эксперимент: оказалось, что одномандатников сложно контролировать, они требуют больше ресурсов и чаще создают конфликтные ситуации.
Консервативный вариант предполагает сохранение нынешнего думского представительства при заметном кадровом омоложении: нынешние партии по-прежнему способны аккумулировать голоса двух третей электората, готового прийти на выборы. При этом предлагается дать импульс и новым нишевым партиям, например «зеленой», или поддержать отдельные проекты на правом или левом фланге. Популярна также идея с возвращением в избирательное законодательство партийных блоков: это может привести к новым коалициям, поддержит нишевые партии, а еще укрепит «Единую Россию», скажем, за счет ОНФ, а у КПРФ, наоборот, заберет ряд ситуативных попутчиков.
Настораживает, что в тех реформаторских проектах, о которых нам известно, доминирует технологический подход, и совсем не ясно, каким образом новая представительная система будет наращивать свой идейный и именно политический капитал. Ведь запрос людей обращен вовсе не к формальной перегруппировке партийных брендов, а подразумевает вовлечение реальной повестки населения в открытую политическую дискуссию. И здесь опять возникает вопрос о «партнерстве с государством» с помощью демократических институтов. Кто в Госдуме качественно поднимет тему Шиеса? Кто представит интересы дальнобойщиков? Кто вызовет экономический блок правительства на разговор о низких темпах роста? Государственная дума уже пережила этап «бешеного принтера», когда от нее требовалась консолидированная поддержка исполнительной власти. Кажется, что сегодня в условиях и так чрезмерного усиления исполнительной вертикали и явного запроса населения на квалифицированный политический контакт нижняя палата парламента должна вернуть функцию представительства интересов народа, жесткого оппонирования неэффективным решениям, не несущим пользы стране. Такой хотелось бы увидеть Государственную думу в 2021 году. Для этого туда должны вернуться большая политика и самостоятельные политики. Рискованно в преддверии транзита? Но 30% поддержки митинговой активности в Москве дают сигнал, что политическая система не в состоянии прожить в прежнем «сонном» формате еще пять лет.
Время запоздавших решений
Столичные митинги предваряют очень непростую осень в России. Впереди важные внешнеполитические переговоры: скажем, приходит время решений по Украине. Есть предпосылки для знаковых сделок с Европой по санкциям. Внутри страны ожидаются непростые осенние выборы с перспективой вторых туров в нескольких регионах. Итоги этого голосования определят степень решимости ответственных лиц в проведении партийной реформы. В сентябре намечена очередная оценка готовности национальных проектов, и ждать хороших новостей, похоже, не следует. Сложная ситуация складывается в экономике — не растет ничего: ни ВВП, ни промышленное производство, ни инвестиции. Говорят, что давно готовы кадровые решения по перестановкам в силовом блоке. Планируются новые отставки губернаторов.
Учитывая всё это, политический кризис в Москве случился совсем не вовремя. Более того, такой негативный фон подкрепляет уверенность некоторых аналитиков в том, что протест был если не срежиссирован, то поддержан какойто из групп элит, вступившей в борьбу за транзит или за свое место на олимпе. Мы сознательно обошли эти гипотезы. Хотя нас удивляют действия силовиков, которые жестко «винтят» демонстрантов, но освобождают их лидеров в разгар несанкционированной акции. Заводят дело об отмывании денег ФБК Навального, но «забывают» задержать в России одного из подозреваемых. Удивляет, как центральные СМИ еще недавно считались зависимыми от Кремля, а после дела Ивана Голунова, кажется, открыто сочувствуют оппозиции. Мы не можем не заметить десятки групп в соцсетях о Москве, которые на старте протеста сменили котиков на постановочные фото с митингов. Профессиональную работу с медиаконтентом.
На самом деле и без конспирологии видно: элиты приходят в движение, а закрытая раньше повестка постепенно становится мейнстримом. Особенно важно, что это касается экономики. Недавно опубликован прогноз 25 российских и иностранных экономистов, в котором прямо сказано: задача, поставленная Владимиром Путиным, достичь темпов роста экономики выше среднемировых выполнена не будет. Никакие обещания правительства не сбудутся: «разогреть российскую экономику до темпов роста, хотя бы близких к 3% в год, не смогут ни национальные проекты, ни снижение инфляции вкупе со смягчением денежнокредитной политики», — говорится в сообщении Центра развития. Этот прогноз поддерживает бизнес-омбудсмен Борис Титов: «Несмотря на планы Минэкономразвития по новым системным мерам поддержки малых и средних предприятий, пока что ситуацию иначе как критической не назовешь. Очень возможно, что она свидетельствует о технической рецессии, которая обнаружится по итогам 2019 года». И еще: «Если год назад индивидуальных предпринимателей в категории микропредприятий становилось больше, то сейчас их число уменьшается. А что касается средних и малых компаний, которые в основном и создают добавленную стоимость в экономике, то здесь падение просто драматическое», — отмечает бизнес-омбудсмен.
Громко прозвучало заявление председателя правления госбанка «ФК Открытие» Михаила Задорнова, который прямо назвал повышение ставки НДС с 18 до 20% ошибкой: «Я не придерживаюсь точки зрения, что если деньги из экономики забирает государство, то это хорошо. Если налоги достаточные и есть профицит, разумнее отдать налоги людям и бизнесу: они распорядятся деньгами лучше государства». Кроме того, причиной замедления российской экономики Задорнов назвал повышение ключевой ставки ЦБ.
Если в будущем нас не ждет ничего хорошего, а в прошлом были совершены ошибки, значит, пришло время корректировать настоящее. Кажется, и элиты, и народ в этом желании консолидированы.
Фото ТАСС
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl