Алёнушка в патриотическом пейзаже
Школьная программа по литературе — главный инструмент формирования русского канона: кто попал в учебники, тот и классик. Составители программы определяют и список текстов, обязательных к прочтению, и способ думать о них, который предлагается ученикам, — и эта система не изменилась с советских времён. Доцент НИУ ВШЭ и учитель словесности Лицея НИУ ВШЭ Михаил Павловец разбирается, как формируется сегодня школьная программа и какие идеи она транслирует, — на примере стихотворения Александра Прокофьева «Алёнушка», входящего в учебник для пятого класса.
Выражение «попасть в учебники» для писателей давно уже стало синонимом их канонизации, абсолютного читательского признания — немудрено, что борьба за место в учебниках была частью «литературной борьбы» в её советском изводе. Боролись не только живые маститые авторы, но и те критики и литературоведы, кто «кормился» с продвижения того или иного автора (биографии, статьи, юбилейные торжества). Роль учебника в советской школе всегда была гипертрофированной: учебник не только заменял собою книгу («учебник-хрестоматия»), он давал произведение уже в упаковке готовой интерпретации, которую ученик должен был услышать своими ушами от учителя, затем прочитать глазами — в учебнике, а потом воспроизвести устно у доски и письменно — в виде «сочинения». Тем самым учебник долгое время был для школьника практически монопольным источником знаний о книгах — и если в советское время перечень обязательных авторов утверждался в Министерстве просвещения (в согласовании с контролирующими и идеологическими органами), то сегодня на него сильное давление оказывают индивидуальные предпочтения авторов. Достаточно взять любой из авторских учебников — и поинтересоваться научными работами их составителей: так, в учебниках под редакцией Виктора Журавлёва особое внимание уделено «новокрестьянским поэтам», по которым он защищал кандидатскую диссертацию, а в учебниках под редакцией Игоря Сухих, известного, в частности, своими работами о Михаиле Зощенко, Владимире Набокове и Сергее Довлатове, почётное место занимают эти авторы. Тем интереснее, как в современные учебники «Родной речи» или «Литературы» попадают писатели, масштаб дарования и культурной значимости коих, мягко говоря, сомнителен — особенно на фоне куда более значимых их современников, такой чести не удостоенных. Вот, к примеру, в самом массовом из нынешних учебников издательства «Просвещение» для пятого класса1 возникает имя Александра Прокофьева…
1. Литература: 5 класс: Учебник для общеобразоват. учебных организаций. В 2 ч. Ч. 2. / Коровина В. Я., Журавлев В. П., Коровин В. И. 5-е изд. М.: Просвещение, 2015. С. 167.
Александр Прокофьев — фигура малосимпатичная: поэт некогда не совсем бездарный, он быстро растратил остатки отпущенного ему небольшого таланта (например, на такие строчки времён Гражданской войны, как «Но нам, ребята, не к лицу благословенный край… / Я сам отправил четверых прямой дорогой в рай»), зато приобрёл административный и партийный вес, был ответственным секретарём Ленинградской писательской организации сперва в пору разгрома журналов «Звезда» и «Ленинград», а потом и в пору судилища над «тунеядцем» Бродским. Именно сановный Прокофьев, «подготовленный» своим окружением, выступил, по некоторым сведениям2 , инициатором выбора этого поэта в качестве показательной жертвы расправы в назидание всей молодёжи. Естественно, генеральские должности «Прокопа» в писательской иерархии конвертировались не только в многочисленные государственные титулы и награды (включая звание Героя Соцтруда), но и в многотысячные тиражи книг и — в итоге обеспечили попадание его имени в школьные учебники. Оттуда же занесло его и в долгую память составителей современных учебников, принявших советскую литературную иерархию в качестве объективной и незыблемой.
2. О роли Прокофьева в инспирации кампании вокруг Иосифа Бродского см.: Гордин Я. А. Дело Бродского // Нева. 1989. № 2. С. 134–166; Шнейдерман Э. М. Круги на воде (Свидетели защиты на суде над Иосифом Бродским перед судом АО Союза писателей РСФСР) // Звезда. 1998. № 5. С. 184–199.
До сих пор существует иллюзия, будто в школьные учебники включается то, что обладает некоей незыблемой и независимой от политической конъюнктуры и эстетической моды ценностью, всё же оказавшееся там случайно долго не задерживается. Однако сама фигура Александра Прокофьева в современном учебнике для пятого класса говорит о том, что школьный «канон» формируется отчасти по своим правилам, согласно которым гениальность или общепризнанность произведения далеко не обязательно является основным критерием — да и «а судьи кто?». До сих пор главная цель литературного образования — познакомить школьников с вечными ценностями национальной и мировой литературы, чтобы из школы они вышли с твёрдым знанием основных имён и содержания великих произведений «классики», тем самым «приобщившись к национальным основам бытия» («истокам», «корням», «почве» — если использовать привычные органицистские метафоры; «культурному коду» — всё более входящие сегодня в моду сциентистские).
Кроме того, по наблюдениям Марины Лоскутовой, «к началу XX века преподавание российской словесности в школе уже выполняло функции технологии дисциплинирования населения»3 , и в советское время такое «воспитательное» понимание словесности как школьного предмета получило окончательное оформление. Необходимость продираться через сложные или скучные тексты формирует силу воли, их заучивание наизусть тренирует память, наконец, транслируемые в этих произведениях ценности — важнейшая часть «проекта «этико-эстетической культивации личности» как особой дисциплинарной практики»